тряслась и звенела, точно от ударов колокола, под напором отверзавших червоточину сил и элементов двигателя ad hoc[72] Сандры Шэн.
– Физика тут разнообразнее, – проинформировала она Эда, – чем вам, людям, грезится в своей философии.
Снаружи чужаки удвоили усилия, засновали быстрее и по усложнявшимся траекториям. Внезапно глаза мадам Шэн загорелись восторгом.
– Немногим такое достижение по плечу, Эд, – напомнила она. – Ты же тут был, ты можешь это признать.
Эд невольно усмехнулся.
– Ты только глянь на нее, – восхищенно проговорил он. – Как вообще они такое
И покачал головой.
– Что касается достижений, – добавил он, – то Билли Анкер этот персик с ветки сорвал. Я видел, как он это сделал, двенадцать лет назад. Если я что и помню в точности, так это оно. – Он пожал плечами. – Конечно, Билли не вернулся. А раз так, то рекорд не считается.
Что-то в бездумных рассуждениях Эда заставило мадам Шэн улыбнуться. Минуту-другую она созерцала картинку на экранах. Затем мягко произнесла:
– Эд?
– Да?
– Энни мной не была. Энни была настоящая.
– Это радует, – ответил Эд.
Червоточина проглотила его.
Переход он провел во сне. Невесть почему, но, даже не просыпаясь, Эд заподозрил, что состояние это навеяно мадам Шэн. Он скорчился в пилотском кресле, скосив голову набок, тяжело дыша через рот в неглубоком беспамятстве. За сомкнутыми веками глазные яблоки подергивались простым, но настойчивым электрофизиологическим кодом.
Снилось ему вот что.
Он снова оказался в родном доме. Стояла осень – глубокая, под вязким, как войлок, дождем. Сестра спускалась из отцовского кабинета, неся поднос с посудой. Эд притаился в сумраке на лестничной площадке, затем выпрыгнул на нее из засады.
– Война-а-а-а-а-а! – воскликнул он. – Упс!
Слишком поздно. Она выронила поднос, и тот полетел на пол в сочащемся из окна свете. Сваренное вкрутую яйцо покаталось широкими эксцентрическими дугами и улетело вниз по ступенькам. Эд ринулся за ним, вопя:
– Йо-йо, йо-йо, йо-йо!
Сестра на него разозлилась. Они потом долго не разговаривали. Он понимал, что это из-за увиденного им перед тем, как выпрыгнуть из засады. Сестра уже держала поднос только одной рукой. Другой – дергала на себе платье, словно то ей было не по росту. Руки уже расслабились, став мягкими и безжизненными. Она уже начинала плакать.
– Я не хочу быть мамой, – твердила она себе.
В этот миг жизнь Эда полетела под откос. Потом уже ничего настолько же скверного не происходило, даже когда отец наступил на черного котенка; а если кто заявлял, что дела пошли наперекосяк еще раньше, то ошибался.
– Пора себя за это простить, – произнес голос.
Эд, наполовину проснувшись, ощутил мягкое прикосновение внутренностей червоточины и сокращение их под натиском корабля. Он вяло улыбнулся, вытер губы тыльной стороной кисти и снова уснул, на сей раз без сновидений. Под защитой яростного сияния чужацких двигателей, в покое и неге иронической усмешки и непостижимых мотивов существа, предпочитавшего тогда называть себя Сандрой Шэн, Эда без приключений, с известным изяществом проталкивало по родовым путям миллионолетней давности. А то и более древним. В конце пути его ждала взрывоподобная вспышка глубокого света невообразимых свойств.
31
Я тут был
Выбежав из коттеджа, Майкл Кэрни в последний раз испытал прилив воспоминаний и погрузился в прошлое, увидев себя двадцати лет от роду, вернувшимся из последнего невинного путешествия на поезде; на выходе со станции Чаринг-Кросс, куда указали ему путь карты Таро, по парковке такси расхаживала невысокая, плохо одетая женщина. В правой руке она держала конверт и вопила:
– Ах ты ж чертов клочок бумаги, ах ты ж чертов клочок бумаги!
