энергопроводку закоротило. Описательные системы коллапсировали в предначальный режим. Информационная супервещность сорвалась с привязи. Настал миг переопределения всего. Момент предельного головокружения. Саму математичку сорвало с привязи, она выскочила из шляпы фокусника, и уже ничто не могло теперь пойти прежним чередом.
Негромко зазвенели колокольчики.
– Доктора Хэндса, пожалуйста, – сказал вежливый, но властный женский голос.
И он явился, вынырнув из вселенского субстрата, в белых перчатках, при трости черного дерева с золотистым набалдашником. Во фраке с бархатным воротником и манжетами о пяти запонках каждая. Вниз по внешней стороне узких черных брюк спускалась черная же атласная полоска. Он был в шляпе. Серия Мау впервые заметила, как он обут: в остроносые танцевальные туфли из лакированной кожи. Она увидела, что шляпа, перчатки, костюм, обувь и трость состоят из чисел, наползающих друг на друга, стиснутых так плотно, что возникала иллюзия слитных поверхностей. Неужели весь мир так устроен? Или только доктор Хэндс?
– Серия Мау! – воззвал он, протянув к ней руку. – Потанцуем?
Серия Мау шарахнулась от него. Она вспомнила, как мать бросила ее сражаться со всем миром без поддержки. Она подумала об отце и о том, к чему он ее хотел принудить в сексе. Вспомнила и брата, который, даже зная, что они расстаются навсегда, отказался помахать ей.
– Я не умею танцевать, – сказала она.
– А чья это ошибка? – рассмеялся доктор Хэндс. – Если билета не купить, как тогда в лотерею выиграть?
Он широким жестом обвел окружающее пространство. Серия Мау увидела, что стоит перед витриной лавки фокусника, – маленькая культиварка в подвенечном платье рядом с высоким худощавым человеком с тонкими усиками и живыми, энергичными голубыми глазами. Их окружали предметы, виденные ею во сне, – ретротовары, инвентарь фокусника, детские игрушки. Пластиковые рубиновые накладные губы. Ярко-оранжевые и зеленые перья. Белые шарфы, которые вылетят из шляпы живыми белыми голубями. Мотки поддельной лакрицы. Сердечко на Валентинов день с диодной подсветкой. Обувь с внутренним каблуком, чтобы казаться повыше, и якобы рентгеновские очки; кольца для фокусов, усаженные полудрагоценными камнями, и якобы неснимаемые наручники. Всем этим стремишься владеть в детстве, когда кажется, что в мире всегда что-нибудь отыщется, а потом найдется и еще что- нибудь.
– Выбирай, что тебе по душе, – предложил доктор Хэндс.
– Это же сплошь подделки, – заупрямилась Серия Мау.
Доктор Хэндс рассмеялся.
– И в то же время все они реальны, – сказал он. – Вот что восхитительно.
Он отпустил ее руку и закружился в элегантных па, крича:
– Йо-йо-йо, йо-йо-йо!
Затем повторил:
– Ты могла бы выбрать все, что тебе по душе.
Серия Мау понимала, что он прав. И в панике рванулась прочь от этой мысли во все стороны, будто с края самого высокого обрыва во Вселенной.
–
Корабельная математичка (которая все это время и была доктором Хэндсом, ну или его частью) тут же ее усыпила. Затем, проверив состояние остальных компонентов проекта (для этого потребовалось немало помотаться в десяти измерениях пространства и особенно по четырем измерениям времени), переделала «Белую кошку» сообразно своим представлениям о прекрасном, по кратчайшему пути отправилась в Сигма-Конец и бросилась в червоточину. Работы был непочатый край.
Сигма-Конец.
Дядя Зип, прищурясь, наблюдал за ними.
– В погоню, – скомандовал он.
– Слишком поздно, дядя. Они уже там.
Дядя Зип смолчал.
– Они мертвы, – определил пилот. – И если отправимся за ними, погибнем сами.
Дядя Зип пожал плечами. Он ждал.
– Там не место для человеческих существ, – предостерег пилот.
– Разве ты не хочешь узнать, что там? – спросил дядя Зип ласково. – Разве не за этим ты сюда явился?
– Да. Ладно, погибать, так с музыкой.
