влетели. Когда мы явились сюда, эта штука была стара. Те, кто побывал тут до нас, – они успели одряхлеть, а мы еще на свет не родились. Мы жадно набросились на их идеи, так же как сейчас вы. Мы попытались раскусить этот орешек…
Шрэндер, казалось, передернула плечами.
– …и ничего у нас не вышло. Но, Эд, ты бы нас видел! Мы научились кое-чем управлять. Восхитительное было времечко. А в итоге мы ничего особенного не добились. Ну потолкались, посуетились, и все.
Она склонила голову и нацелила длинный костяной клюв на Тракт. Затем опустила его к пыли у своих ног.
– О, я не жалуюсь, – произнесла она. – Даже сейчас все отлично. В смысле это ж было приключение, наше собственное. Мы без этого не могли. – Вот в этом вся засада, Эд. Мы в это вляпались. Мы увязли по самые помидоры в том, чем стали.
– Тебе этого не хватает, – сказал Эд.
Раздался вздох Шрэндер.
– Да, – признала она. И добавила: – Мы запутались. Так бывает с этой штукой. Она отшвыривает. Она калечит. Сердца разбивает. И наши тоже: она сломила наш интеллект, нашу способность к постижению. В конце концов наш запал угас.
Последовала пауза; оба размышляли о пределах возможного, и Эду это было приятно, поскольку он всю жизнь положил на то, чтобы отодвинуть их.
Ощутив, что пауза слишком затянулась, он нарушил молчание:
– И что тогда случилось?
– Эд, ты не отвлекайся. Не теряй нити. Стоит признать: мы кое-что упустили. Но этот факт сам по себе послужил нам указанием.
Шрэндер умолкла.
Помолчав, добавила устало:
– Я давным-давно устарела, Эд.
Эд чувствовал горечь и тяжкое одиночество в ее словах. Как смягчить эти чувства у чужака? Обнять за плечи? Сказать:
– Да ладно, Эд. Не стоит напрягаться.
Затем, собрав силы, величественным жестом обвела низкие холмики развалин, необъяснимые артефакты в пыли, припавший к поверхности, подобно злому демону от технологии, K-рабль, чьи системы источали радиацию, а оружейные установки бесцельно крутились из стороны в сторону, словно фиксируя потенциальные угрозы где-нибудь эдак в сотне световых в обе стороны по Пляжу.
– Я обитала в этих развалинах, в этих объектах и многих других, по всему гало. В каждом из них – частичка меня, и все эти частицы суть я. Когда ЗВК стали внедрять K-технологию, я переселилась в навигационное пространство этого корабля. Я его похитила. Располагая его математичкой и пользуясь мостиком как биологическим коннектором, я действовала в четырнадцати измерениях, не исключая четырех измерений времени. Я растянулась до пределов гало, я металась взад-вперед во времени, как йо- йо. Я стала вмешиваться в развитие событий.
– Зачем?
– Потому что мы хотели создать тебя, Эд. Мы тебя построили, начиная с аминокислот. Мы предположили, чего именно нам не хватает, и создали твоих предков такими, чтобы они произвели на свет именно то, чем нам стать не под силу. Долгосрочный проект, старше всех в этой части Пляжа. Наверное, не такой заметный, как солярная инженерия. Но разве она
Тракт Кефаучи.
Сингулярность без горизонта событий. Место, откуда изливаются покореженные и нарушенные законы природы, подобное дешевой цирковой лавке: инвентарь фокусника, ненадежными экспонатами разложенный в ретровитрине, может сработать, а может и не сработать. Логически рассуждая, ловить тут нечего, но и оставить попытки не получится. Просто не получится.
Зрительная кора Эда, возбудясь не слабее ионной пары в устройстве Тэйта – Кэрни, визуализировала галлюцинаторные символы игры в кости на мерцающем небосклоне. Он увидел дымчато-призрачных Близнецов, Лошадь, клипер в облачной башне. Эмблемы удачи и неудачи нависали над астероидом, чья поверхность – если она была тем, чем казалась, – уходила прочь, в общем ровная,
