Даже себе он боялся признаться, что отношение к Дирту в отряде резко изменилось, когда все узнали, что мальчишка не просто аристократ, а аристократ с чистой кровью. Мало того, настолько чистой, что никто из ныне живущих не сможет похвастать и четвертью столь богатого наследия. Смешно, но он, выросший на диком берегу среди грязных дмартов, скрытым величием может затмить даже нынешнего императора.
Хотя это нисколько не помешает последнему его казнить. И очень может быть, что мучительно, с максимально возможным унижением, превратив перед смертью в завывающее животное, потерявшее всякое сходство с человеком.
Император умеет награждать за верность, но в том, что касается наказаний, его невероятно трудно превзойти. Он даже выписал себе мастеров пыточных дел из пользующихся дурной славой южных оазисов, считая, что имперские специалисты и близко с ними не стоят.
Правильно, кстати, считал.
Маг поднял руку:
— Патавилетти, пусть наш уважаемый пленник поговорит. Мне как раз надо задать ему пару вопросов. Да, Дирт, я видел принцессу Дайри. Причем неоднократно. Она, знаешь ли, просто обожала выходы в свет, чтобы в очередной раз покрасоваться перед самым разным народом. Почти все, кто в те годы заглядывал в Тетраполь, ее видели. Ты знаешь, что такое Тетраполь?
— Да, столица империи. Говорят, это самый большой город в мире.
— Спорное утверждение, но что-то в этом есть.
— Ничего спорного, — не выдержал Патавилетти. — Если вы про клоповники южан, то они да, большие, но застроены лачугами. Два-три дворца в центре — вот и все великолепие. А Тетраполь совсем не такой. Там, где у южан дюжина лачуг, населенных мелочными ворами и вшивыми нищими, у нас стоит пара зданий в два-три этажа, и народа там не меньше, а то и больше. Не говоря уже о том, что он куда честнее. Признаю, не везде, но в целом картина такая.
— Хорошо, не буду спорить, в величии с Тетраполем действительно невозможно сравниться. Дирт, ты что-то хочешь спросить?
— Какая она была, моя мама?
Маг пожал плечами:
— Я могу тебе рассказать многое и одновременно ничего. Мне доводилось лишь видеть ее издали и слушать, как рассказывают о ней другие, беззастенчиво перевирающие чужие сплетни. Единственный, чьим словам можно было доверять, — лэрд Далсер. Но он вообще ничего о ней не говорил. Его вообще мало что интересовало, лишь несколько тем, среди которых не значились принцессы. Хотя он был побратимом ее мужа. Спас ему жизнь во время мятежа. Империю тогда лихорадило, требовались перемены, но император отказывался это понимать, занимаясь излюбленным делом — бездарным опустошением казны.
— Она была красивая?
— Не в моем вкусе, но должен признать, да.
— А почему не в вашем вкусе?
— Слишком высокая и при этом болезненно-хрупкая. Настолько хрупкая, что с таким телосложением, должно быть, страшно ходить по улице при сильном ветре, поломает, как сухую травинку. В этом ты похож на нее. Хоть и пошире в кости, но сверстники, должно быть, дразнили тебя за худобу.
— Лэрд Далсер мне ничего не рассказывал о ней. Вообще ничего. Ни намека…
— Ничуть не удивлен. Он был странным человеком. Любил загадки. Любил настолько, что готов был жизнь даже самых близких людей превратить в нескончаемый поиск ответов. Кстати, я ведь многое тебе рассказал. Пусть ничего толком не сообщил, но отвечал. Наш разговор какой-то однобокий, это неправильно. Думаю, пришла твоя очередь отвечать.
— Что вы хотите узнать?
— В идеале, конечно, хотелось бы все. Но ты ведь не зря воспитан Далсером, ответы из тебя надо вытаскивать постепенно, по одному зараз, а не переполненными корзинами. Скажи, Дирт, что стало с тем амулетом, при помощи которого ты укрывался от магической слежки?
— Он в порядке.
— Ты помнишь, где его оставил?
— Конечно.
— Надо будет его забрать на обратном пути.
— Как прикажете.
— А тот, что помешал Бартолло тебя убить? Ты тоже его оставил?
