– И предпочитают вызывать полицию, в отличие от вас…
– Теодор!
– …разрешающего проблемы самостоятельно. – Валентин поправил монокль и замер, всем своим видом демонстрируя, что готов исполнить любую прихоть хозяина хоть здесь, хоть в далёком Линегарте.
Помпилио прекрасно знал эту позу, открыл рот, намереваясь привести слугу в чувство, но передумал. У него не было настроения ругаться.
– Теодор.
– Да, мессер? – Монокль многозначительно сверкнул.
– Упакуй двойной запас болеутоляющего, – негромко произнёс дер Даген Тур.
И камердинер обмяк, растерялся во второй раз за разговор:
– Вы говорили, что с ногами всё в порядке.
– Предыдущее путешествие показало, что серьёзные нагрузки вызывают… нездоровые ощущения, – неохотно ответил Помпилио, возвращаясь к созерцанию трости. – Я требую от тела больше, чем оно может мне дать сейчас. – Пауза. – Но у меня нет выхода.
Валентин тяжело вздохнул, но послушно склонил голову:
– Да, мессер, двойной запас болеутоляющего.
* * * «Восхитительная моя Этна!
Я снова вынужден извиняться за то, что не писал несколько дней.
Я молчал, потому что всё это время мною владело отвратительное настроение. И ещё потому что мне нечего было сказать.
Я получил оплеуху, Этна… Нет, не оплеуху, я получил жестокий удар. Я – хороший алхимик, досконально знаю возможности «Азунд» и умею эффективно их использовать, я почти научился управляться с нижними чинами, перестал допускать детские ошибки, путаться в армейском жаргоне и веду себя, как настоящий офицер.
Но я всё равно остался шпаком!!!
Я должен… Я обязан был догадаться, что землеройки устроили грамотную оборону и тщательно пристрелялись к наиболее удобным для расположения наших бронетягов площадкам. И плевать, что ошиблись все: разведчики, Лепке, Аксель… Плевать!
Плевать!!!
Я потерял людей! Две машины! Два экипажа!
Я видел, как взрывались бронетяги…
Я знаю, что ребята не мучились – взрывы были такой силы, что «Азунды» разорвало на куски, – но это не важно. Важно то, что они мертвы, а мне остаётся лишь молить святую Марту о прощении.
Они погибли из-за меня.
Ты спрашиваешь, почему я упомянул святую Марту?
Да, Этна, ты права: наша семья никогда не была религиозной, скорее, так сказать, современной, но в последнее время я всё чаще обращаюсь к заступнице. Я не молюсь… ещё не молюсь, но уже разговариваю. Я рассказываю святой Марте то, что не могу открыть Акселю и даже тебе. Прости, Этна, но даже у эпистолярной исповеди, как выяснилось, есть черта. У меня было о чём промолчать, было что скрыть, и сейчас, когда «всё это» накопилось, я вижу собеседником только святую Марту. Прости, Этна, прости, но мне нужно не понимание, а прощение. И не от человека прощение, потому что люди, которых я защищаю, моих мучений не понимают – ведь я для них герой; а люди, которых я убиваю, никогда меня не простят. И поэтому я обращаюсь к нашей святой.
А прощения у тебя прошу только за то, что не сказал об этом раньше.
Я убиваю, Этна, а люди, что идут рядом, – умирают. И кто-то должен дать мне прощение…»
Из личной переписки фельдмайора Адама Сантеро 27-й отдельный отряд алхимической 
