убрал в свисавший с плеча подсумок, а трофейный карабин попросту повесил на плечо. Так и двинулся на выход.
Люди от меня просто шарахались, но мне было плевать. Пока поднимался по лестнице, в голове с каждой ступенью нарастала пульсирующая боль, да и в вестибюле легче не стало. Мысли путались, ноги налились ватной слабостью, поэтому на улицу вывалился, едва не теряя сознание.
А там — дождь. Холодный, противный, мелкий дождь вперемешку с мокрым снегом.
Просто благодать…
Какое-то время я стоял, слепо пялясь в затянутое облаками небо, и лишь когда требовательно рявкнул автомобильный клаксон, вытер лицо и зашагал к служебному автомобилю, остановившемуся неподалеку. Закинул карабин на заднее сиденье к плащу и пиджаку, сам уселся рядом с водителем, скомандовал:
— В управление, — и без сил откинулся на спинку сиденья.
— А детектив? — удивился парень, заводя движок.
— Здоровье поправляет, — ответил я и моргнул. Просто закрыл и сразу открыл глаза, но за это время мы каким-то неведомым образом успели домчаться до управления.
— Комиссар? — озадаченно повернулся ко мне водитель.
Я отмахнулся, выбрался под дождь и потер пальцем бурое пятно на груди. Кровь давно засохла, палец остался чистым. Тогда накинул поверх сорочки плащ, прихватил карабин с пиджаком и прошел в вестибюль полицейского управления. Подниматься по лестнице на седьмой этаж не было сил, но, к счастью, толкаться в лифте с коллегами не пришлось — субботним вечером на службе находился лишь персонал дежурной части.
В кабинете я отложил двуствольный карабин на стол, расправил пиджак и повесил его на спинку кресла, затем убрал плащ на вешалку и проверил, не перепачкана ли его подкладка кровью, будто сейчас это имело хоть какое-то значение. Затем достал из подсумка револьвер напарника и убрал его в верхний ящик выделенного детективу стола, туда же скинул прочую мелочевку, а свои безнадежно испорченные галстук и сорочку с раздражением выбросил в мусорную корзину.
Подошел к зеркалу, полюбовался на три растекшихся на половину груди багряно-синих пятна. Малейшее прикосновение к ранам отдавалось острой болью, но уж лучше так, чем заехать в крематорий с пулей в потрохах.
Резко задергалась ручка входной двери, Ян Навин прокричал из коридора:
— Виктор! Открой немедленно!
Я достал из шкафа свежую сорочку, натянул ее и без особой спешки отпер замок.
— Где тебя черти носят? — раздраженно рявкнул Навин.
— Привожу себя в порядок, — ответил я, спокойно застегивая пуговицы. — А что?
— Капитан вызывает!
— Ну так иди. Ты дивизионный комиссар или я?
— Капитан вызывает нас обоих, — недобро глянул на меня Ян и потребовал отчета: — Что с убийством Шарлотты Ли?
— А что с оперным театром? — спросил я, заправляя сорочку в брюки.
— К шефу. Немедленно.
Я снял повешенный на спинку кресла пиджак, вышел в коридор и уже там повторил свой вопрос:
— Так что с оперным театром?
— Ничего, — отмахнулся Ян. — Ничего хорошего, — поправил он сам себя и поспешил к лестнице, раздраженно помахивая затянутой в замшевую перчатку ладонью.
— В смысле? — забеспокоился я, нагнал его и зашагал рядом. — Вы отыскали проход в подземный зал?
Навин только передернул плечами и скрылся в кабинете капитана, оставив дверь открытой.
И только тут я озадачился вопросом: а что, собственно, шеф делает на службе субботним вечером? Нет, в самом деле — что?
Гадать не стал и переступил через порог, заранее готовясь к проявлениям начальственного гнева. И они не заставили себя долго ждать.
— Какого черта, Виктор? — прорычал капитан, сейчас более чем когда-либо походивший на разъяренного моржа. — Какого черта ты полез в оперный театр?
— Вы нашли подземный зал? — ответил я вопросом на вопрос.
— Отвечай немедленно! — рявкнул шеф.
Я глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и доложил, намеренно не став углубляться в детали:
