подумаешь. Только что высшие слои общества будут делать на пустом складе в криминальном Колоне с пистолетом под рубашкой? Ничего не будут, наверное.
— Попробую объяснить проще. — Я сел перед ним на ящик. — Ты все равно все расскажешь, в этом нет никаких сомнений. Когда человека пытают и при этом никто никуда не торопится… вот как мы тут с тобой сейчас, так? Тогда он всегда все рассказывает, что знает и даже не знает. Знаешь, где ты?
— Нет, — чуть подумав над ответом, мотнул он головой.
— Правильно. И никто не знает. Это место в джунглях, куда ни одна живая душа не приезжает годами. Ты можешь орать сколько угодно, тебя только обезьяны услышат. Но они никому не расскажут. Потом, когда надоест с тобой возиться, мы отнесем тебя к муравейнику и оставим там. «Муравьи-пули», ты знаешь ведь, что это такое, да?
— Почему?
Нет, он точно боится. Он боится сказать, но меня боится еще больше. И я думаю, что за ним есть что-то очень плохое, он боится не просто так, а боится расплаты. Понимаю, что все это наивные домыслы, но вот интуиция подсказывает.
Повернувшись в сторону, я разжег керосинку и положил на нее отвертку, раскаляться. Затем вновь повернулся к нему, с удовлетворением отметив, что пленный не может глаз отвести от лежащей на огне железяки.
— Потому что нам надо знать все, что ты знаешь. — Я постарался заглянуть ему в глаза. — А мы знаем, что ты и твои коллеги — ублюдки и убийцы, поэтому меня уже сейчас не мучит совесть. И я не стану пользоваться термином «гуманность» в наших строящихся сейчас отношениях. Я скажу даже больше: я хочу начать тебя пытать, а потом хочу убить, положив в муравейник. — Усмехнувшись, я спросил: — Кстати, я недавно где-то прочитал, что здесь в среднем четыре таких муравейника на гектар леса, веришь? То есть вообще не проблема найти для тебя хорошее место. Просто лень тебя туда тащить, поэтому начнем здесь.
— Почему бы вам просто не задавать вопросы?
Глаза, глаза — зеркало души, они все выдают. Как же он боится… Вот сейчас он боится уже очень сильно, почти до обморока. Что это его так проняло? Муравьи?
— У тебя есть больше ответов, чем у меня вопросов, — улыбнулся я ему. — Но ладно, раз ты хочешь вопросов, с них и начнем. — Я достал, небольшой перекидной блокнот с карандашом и пробежался глазами по списку вопросов, который я быстро набросал за кофе. — Где Эдуард Богатырев сейчас?
— Сейчас уже не знаю, — замотал он головой. — А вчера он вынужден был уехать, в офисе его не было.
— Куда уехать?
— Я не знаю. Я правда не знаю! — заорал он, увидев, как я поднял с пола моток троса. — Не надо меня пытать, я не знаю!
— Я пока тебя просто подвешу, чтобы тебе легче думалось, — сказал я. — А пытать буду уже потом. Так что ты пока вспоминай, куда он уехал. Вспоминай, пока у тебя еще осталось время.
Глава 17
Пахло в «зиндане» совсем отвратно: кровью, мочой, дерьмом, паленой кожей. Как я и обещал, так и вышло — пленный хотел говорить, он говорил так, что приходилось останавливать.
— Они ушли вниз, все. — Он сидел, прислонившись спиной к стене, я уже снял его с троса, вроде как поощряя за то, что он стал таким откровенным. — Мы всегда уходим вниз.
По лицу у него текли сопли вперемешку с кровью, мокрые штаны прилипли к ногам, под обрывками рубашки багровели длинные тонкие ожоги. Я действительно с ним не церемонился и ни на секунду его не пожалел. Я уже знал, что в Стива стрелял Артур. Что Брю убили братья Богатыревы вдвоем, в подвале своего дома в Маргарите. Что своего брата застрелила Луис Гонсалес, и она же провела «контроль». Что японка Сатори выстрелила в Джоанн Гонсалес. Что Сатори нашла Луис в Сети, причем искала ее сама, специально. В общем, он рассказал все, что так или иначе касалось убийств. Он даже рассказал то, что они убивали еще, других людей, о которых мы вовсе не знали.
Только вопросов возникло больше, чем было дано ответов.
— Почему в подвале дома Гонсалеса и у вас на складе было так холодно? — спросил я.
Этого вопроса, похоже, Джонсон не ожидал. Он с явным недоверием вдруг уставился мне в глаза. Затем, покачав головой,
