Всегда с нами плавай, Олег! Любо!
Ведун, поддавшись общему веселью, тоже осушил один за другим три ковша вина. В голове шумело, на душе было благостно и спокойно, и он ничуть не обижался на пьяненького Ерша, который уже в третий раз заводил один и тот же разговор:
– Странная, однако, у тебя дочка, друже. Когда ты намедни чуть не утоп, она даже бровью не повела. Иная к батюшке кинулась бы, обняла. Слезами радости грудь бы оросила. Твоя же и с места не сдвинулась, ровно истукан деревянный. А когда ты логово разбойничье отправился искать? Рази испугалась, обеспокоилась? Нет, не шелохнулась! Когда вернулся, тоже ни обнять, ни слова радости сказать не кинулась.
– Я учил ее спокойствию, Ерш, умению скрывать чувства. Недостойно воспитанной женщине, ровно девчонке малой, по каждому поводу слезу пускать, – объяснил Середин. – Да и что со мной случиться может? Мне сражаться, что дышать. Столько раз рубился, счету нет. Вот она за меня и не боится.
– Не ест, не пьет, по нужде не ходит, за отца не боится, не прощается, не здоровается… Что же у тебя за дочь такая растет? – Старый корабельщик поднялся, сходил к бочонку, зачерпнул еще вина, прихватил горсть сладкой солнечной кураги, опять вернулся к ведуну: – Странная у тебя дочка. Зело странная… Ты не поверишь, но когда ты чуть не утоп…
Вестимо, у Ерша с памятью и на трезвую голову не совсем в порядке было. А во хмелю все услышанное испарялось из его головы быстрее, нежели он успевал осушить очередной ковш сидра.
– Да поссорились мы намедни, вот и дуется, – решил поменять показания Олег. – Ты же знаешь, что за капризули девки в ее возрасте…
Из леска за прибрежными кустами внезапно раздался истошный вопль, послышался треск, на берег вывалился бледный как полотно молодой гребец, рукой указывая куда-то себе за спину:
– Там… там…
– Что там?! – поднялся Тумдум.
– Там… – Паренек полез обратно в кусты, несколько корабельщиков, поднявшись, пошли следом.
Ведун тоже не справился с любопытством, вместе с общей толпой пробрался в березняк и судорожно сглотнул, увидев обглоданное до костей человеческое тело. Причем обглоданное совсем недавно и еще пахнущее свежей кровью.
– Да смилуется над нами Похвист, – вскинул руку к лицу купец. – Кто это? Наш или чужак?
– Откуда тут чужаку взяться? – мотнул головой старый Ерш. – Недавно загрызли. Мы бы незнакомца заметили.
– Тогда кто? Кого не хватает? – повернулся Тумдум к своим людям. – Кто? Кого не вижу? Тягуль?
– Здесь я! – поднял руку один из пожилых корабельщиков.
– Семар?
– Живой я, Тумдум, здеся…
– Тарань? Тарань, отзовись!
В этот раз ответом была гнетущая тишина.
– Тарань!!!
– Может, на берегу? – зябко повел плечами Ерш.
Корабельщики вернулись к Волге, заголосили, но молодой гребец так и не отозвался.
– Кто видел его последним? – попытался взять расследование в свои руки Олег. – Сегодня на глаза кому-нибудь попадался?.. А вчера?
– Он на ушкуе остался, – вспомнил купец, торопливо поднялся на борт: – Девочка, ты не видела, куда паренек вчера ушел? Курчавенький такой, с голубыми глазами и острым носом, как у рыбы.
– Они вчера следом за вами пошли, – негромко ответила Сирень.
– Как за нами? – не поверил купец.
– Сказали, тоже хотят, – и пошли.
– Все трое?! – Тумдум развернулся к берегу: – Кузя, Мох! Отзовитесь!
Корабельщики молчали.
– Вот проклятие! Что, все трое сгинули?! И никто не видел, не слышал?!
– Девчонка видела! – отозвался кто-то из мужчин.
– Ты же не хочешь сказать, что одна маленькая девочка загрызла троих крепких парней? – громко пресек намеки Середин, положив руку на рукоять сабли. – Она что, волчица? Да кабы и так, никакому зверю с тремя оружными людьми не справиться. А у них и топорики были, и ножи.
