модерн). – Обе малявы притаранил, чувырла?
– Я че, похож на лоха? – ответил Бычок. – Я-то притаранил. Но ты, Порох, ваще что ли рамсы попутал, сразу на три разводить!
– Не вякай мне тут, – одернул его Порох-Кабан. – Твое дело малое, доставай гроссбух и работай.
Следующие полчаса прошли как-то нервно. Мне казалось, что я участвую в съемках какого-то дурного фильма, с гротескными персонажами среди аляповатых декораций. Очень хотелось убежать. Очень хотелось, но Рита, Рита…
Незадолго до момента подписания бумаг (я успела уже ознакомиться с текстом договора и ждала, пока Бычок сделает какие-то записи в своих книгах) Пороху позвонили.
– Алё! – рявкнул он. – А, доктор… Ну, и чё там за ботва?
Потом его лицо стало серьезнее, и я внутренне напряглась, ожидая чего-то нехорошего:
– Хреново, говоришь? Ну, мы почти закончили. Не, я понимаю, что за базар? Мне тоже – чем быстрее, тем интереснее. Ну, бывай. Так, народ, – сказал он, кладя трубку, – надо ускориться. Там в больнице какие-то осложнения, надо, шобы все было по- быстрому. Лепила пришлет за тобой, – он остро взглянул на меня, – реанимобиль. Готовиться начнешь прямо в машине. Так сказать, с корабля на бал, усваиваешь? Это все ништяк. Сестренку сразу же поволокут в операционную, сечешь?
Мне было страшно. А если мы не успеем? Если Рита не доживет до того, как мне поставят аппарат? Что тогда делать?
Содрогаясь от этой ужасной мысли, я быстро подписала все бумаги там, где мне указывал нотариус. Он заверил договор печатями, и не успел он еще поставить последнюю печать, как в домофон требовательно позвонили – подъехал реанимобиль.
Рита всегда говорила, что я неприспособленная. Я сама это знала и, не будь ситуация столь ужасной, никогда бы и не заговорила с такими людьми, как этот Порох-Кабан. Не потому что брезгую, а потому что боюсь. И не зря.
– Приготовьтесь, мы должны сделать вам несколько инъекций, – обыденным тоном сказал сидевший в машине фельдшер, закончив изучение контракта. – Какие у вас аллергии?
Я молча достала паспорт и подала ему карточку с QR-кодом.
– Мы сейчас погрузим вас в медикаментозную кому, – предупредил меня он. – Без нее организм не вынесет нагрузки.
Я машинально кивнула. Но… Погодите… Я не понимала… Пусть он мне объяснит.
– Почему не вынесет? Я видела много женщин с АР-ами, и они чувствовали себя вполне нормально.
– С четырьмя одновременно? – иронично спросил он.
Вначале я даже не поняла, о чем речь.
– Почему с четырьмя?
– Так сказано в вашем контракте. – Фельдшер посмотрел мне прямо в глаза. – Вы сами-то вообще читали этот контракт?
Я кивнула, чувствуя, как все тело становится ватным – второй раз за сутки.
Он продемонстрировал на своем планшете электронный скан контракта – с моей, безусловно, моей подписью.
– Но как?! Ведь я же его читала, там было сказано об одной руке!
– Вы ни на что не отвлекались? – деловито подсказал фельдшер.
Не отвлекалась? Да я вообще все это время была ни жива ни мертва! И, конечно, совсем не смотрела за нотариусом и на контракт едва взглянула. Особенно после звонка из клиники.
Я заплакала. Сначала тихо скулила, потом разрыдалась, всхлипывая и подвывая – все громче и громче. Фельдшер, пожилой усталый мужчина со значком Корпорации на халате, смотрел на меня с чем-то вроде сострадания во взгляде. А толку-то с его сострадания? Я понимала, что он мне не поможет. Никто больше не поможет. Зато Рита будет жить.
– Я дам вам хорошее, сильное успокоительное, – сказал наконец фельдшер, уяснив, что сама по себе моя истерика не иссякнет. – В таком состоянии вас нельзя вводить в полноценную кому. Сейчас вы немножко отключитесь, а все остальное мы сделаем уже в клинике.
Да, сейчас я отключусь.
А что будет, когда я включусь?
