– Похоже на то.
– Надо снимать бедолагу. Ну-ка, подсади меня…
С помощью брата Вольфганг забрался на нижнюю ветку, соседнюю с той, на которой была закреплена петля. Вытащив кинжал, он принялся рубить веревку. Отсюда ему без труда удавалось различить узор, вышитый с правой стороны от ворота рубахи. Роза о четырех лепестках, а внутри – меч, становящийся цветком. Герб Ордена.
Только после пятого удара веревка порвалась, и тело рыцаря упало на траву. Волосы разметались, открыв уже посиневшее лицо, обрамленное аккуратной бородкой, с правильными, некогда приятными чертами. Несчастный был лишь на несколько лет старше братьев.
– Знаешь его? – спросил Вольфганг, спрыгнув следом.
– Нет. Никогда не видел. А ты?
– Тоже. Наверное, не из нашей Заставы.
– Интересно, откуда он ехал?
– Гораздо интереснее, почему не доехал.
– Да уж.
Близнецы срезали с шеи заскорузлую петлю, оттащили тело с дороги настолько далеко, насколько позволил бурелом, положили под упавшей березой, завалили хворостом. Такого кургана не хватит, чтобы защитить тело от лесных зверей, но укрыть его от глаз прямоходящих хищников он в состоянии.
Отсалютовав неизвестному соратнику, братья вернулись на тракт и продолжили путь. Только теперь им стало не до шуток или споров: положив ладони на рукояти мечей, они встревожено озирались, напряженно замирали при каждом шорохе, доносившемся из чащи. Лесная тишина соткана из скрипов и шелестов, шуршания и шепотов – она без труда поглотит звук шагов, а те, кто расправился с Паладином, могли оставаться поблизости.
Через три с половиной мили близнецы добрались до постоялого двора. Покосившийся двухэтажный дом, стоявший чуть в стороне от дороги, утопал в зарослях малины. Черные дыры окон безучастно пялились в пространство, и выдержать этот пустой взгляд оказалось не так-то просто. Тракт здесь был перегорожен внушительным бревном, уложенным на двух пнях на высоте груди. Рядом, облокотившись на бревно, стоял высокий тощий человек в одежде, сшитой из разноцветных лоскутов. Голова его была чисто выбрита, и всю правую сторону ее покрывала татуировка: в невнятной композиции отчетливо выделялись изображения трех черепов.
Увидев рыцарей, тощий расплылся в улыбке, продемонстрировав полное отсутствие зубов, радостно захлопал в ладоши.
– Милошти прошим, хошпода хорошие! – прошамкал он, без перерыва моргая. – Рады, понимаш ли, приветштвовать ваш!
– И ты здравствуй, – отозвался Рихард. – Не скажешь ли, как называется это место?
– Отчехо ш не шкажать. Ижвештно, «Медвежий двор».
Братья переглянулись.
– Двор?
– Он шамый. Раньше вывешка вишела, а потом шгнила.
– А ты хозяин?
– Можно и так шкажать. Но наштоящий хожяин-та тоже… шгнил.
Слева с легким шорохом раздвинулись кусты, выпуская плечистого детину, заросшего черной бородой до самых глаз. В руках у него находилась внушительных размеров дубина, ощетинившаяся множеством ржавых гвоздей.
– Начишто шгнил, – продолжал тощий. – И вы шгниете. Рытшари, шмотрю! – он указал на выполненные в виде орденского герба нефритовые фибулы, которыми были застегнуты плащи братьев. – Давеча проежжал тоже один рытшарь. «Далеко ли до Жаштавных Башен», шпрашивал. Дык мы ему объяшнили, што он больше никуда не едет. Небошь, видали его, а? Так-то. Раньше вы на наш охотилишь, теперь наш черед.
Рихард только сейчас вспомнил, что означает татуировка на голове шепелявого. Банда Трех Черепов объявилась в этих краях лет двенадцать назад и успела натворить немало черных дел, прежде чем Паладины расправились с ней. В Ордене считалось, что банда уничтожена полностью, но, судя по всему, это было не так.
В одном из окон постоялого двора возникла хмурая женщина в лохмотьях и, взгромоздив на подоконник арбалет, направила его на близнецов. Еще двое вооруженных луками бандитов возникли на крыльце. Шепелявый достал из сапога длинный нож, подмигнул хозяину дубины:
– Удачный выдалша денек, да, штарик? Еще не пообедали, а штолько народу уже…
