уставленные всевозможными книгами. Но названия на корешках ни одной из них он не смог прочитать — зрение восстановилось не полностью. В дальнем углу на точеной деревянной подставке покоился старинный глобус-сигарница, а под потолком покачивались подвешенные на невидимых нитях предметы, которых Гай никогда не видел и назначения которых не знал.
В центре кабинета на красивом домотканом ковре возвышалось кресло с высокой спинкой и подголовниками, в котором устроился мужчина, которому можно было дать как пятьдесят, так и шестьдесят лет. На нем был старомодный, но безупречный сюртук, от застегнутой на латунные пуговицы жилетки которого к нагрудному карману щеголевато протянулась золотая цепь. Аккуратная стрижка посеребренных сединой волос, прямой нос, аристократичное, не лишенное привлекательности лицо, умный взгляд голубых глаз, в которых плясала лукавая искорка. Изогнутый подлокотник кресла украшал франтоватый котелок, тут же была прислонена трость, набалдашник которой был выполнен в виде позолоченных песочных часов.
Рядом с незнакомым джентльменом располагался журнальный столик на тонкой ножке, на котором стоял поднос с чашкой чая на блюдечке и вазочка с белоснежными кубиками сахара. Он удобно и в то же время непринужденно устроился в кресле, закинув ногу на ногу, в остроносых штиблетах на манер лондонских денди.
— Где я? — тихим голосом спросил Гай, ощутив, как в комнату проник прохладный освежающий ветер с привкусом соли. До его слуха донесся размеренный рокот близкой стихии, и послышались выкрики чаек. Уже начиная догадываться, Метьюс прислушался к своим ощущениям и действительно почти сразу почувствовал, что не только кровать, но весь кабинет, в котором он сейчас находился, плавно покачивается.
— Да, мы в открытом море, — подтвердил незнакомец, одаривая Гая внимательным прищуром глубоких проницательных глаз. — Где-то в районе Большой Багамы, если верить моему капитану.
— Багамы, — механически повторил слово Гай и задумчиво покатал его на языке, пытаясь в полной мере осознать, что означает данная информация.
— Ну, разумеется, — невозмутимо сказал незнакомец и аккуратно вернул чашку на блюдце, сделав небольшой глоток. — Разумеется, нам пришлось вмешаться и эвакуировать тебя
Гай отвернулся от собеседника и снова посмотрел в потолок. Он смутно помнил события последних нескольких дней. Суету, напряженность, метания. Лица и черты окружавших его людей, всеми силами пытавшихся сделать из него Чудотворца, Мессию, способного нести по планете Свет и Добро. Гарри, Стоун, Бохенен, Элвис, Тадеуш Валеновски, мистер Скизи, Джон 2040, мечтавший о кинославе Даррел. Предавший его Алекс. Лара… И Кей, единственный оказавшийся Настоящим. Совместными усилиями они сделали из него то, чем он в итоге стал. Продукт пиара, качественного продакт-плейсмента и закулисных интриг.
Исцелять, благодетельствовать, быть доброй опорой. Когда раскрученный маховик ажиотажа, созданного вокруг его личности, достиг своего апогея, и все стало работать уже само по себе, как исправно работающий конвейер, и про него попросту позабыли. Он попросту стал больше не нужен. Оболочка была важнее начинки, и конфету выбросили, а аккуратно расправленный пестрый фантик вставили в раму и водрузили на стену для общего обозрения. Раскрученная машина, но уже без него.
Губы Гая дрогнули, чуть растягиваясь в едва уловимой усмешке, к которой горькой пилюлей примешивалась грусть. Или жалость к самому себе, в которой он никогда бы не посмел признаться, даже своему внутреннему «я». Он уже ни в чем не был уверен, не знал, чего хочет и куда хочет идти. Гай не мог дать всем этим людям того, чего они с таким остервенением от него желали. А в конце, когда людские алчность и ненависть достигли своего апогея и пульсирующий нарыв, наконец, не выдержав, лопнул — хамские улюлюканья и глумливые усмешки толпы. Попытка сделать человечество лучше дала червоточину, на глазах всего мира мутировав в уродливое яблоко раздора.
Человечество нельзя изменить. И не потому, что оно порочно или зло. Но потому, что такова сама природа любого человеческого существа. Люди, как малые дети, и всегда такими останутся, а планета… Планета для них одна большая детская площадка. Наполненная всевозможными развлечениями и приключениями, новыми открытиями и ощущениями, сюрпризами, приятными и не очень. Как заветный магазин, до отказа наполненный разнообразными замечательными игрушками, каждую из которых хочется потрогать, взять, прижать к груди, наиграться… И из-за него она едва не закончилась. Именно из-за него. Он всему виной и причиной. Гай вздохнул и моргнул, ощутив, как на глаза медленно наворачиваются слезы. Все из-за него.
— Понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И не скажу — не плачь, — сказал человек в кресле, до этого деликатно хранивший молчание, позволяя Метьюсу блуждать по просторам своих раздумий. — Иногда проявление слабости оказывается наивысшим воплощением благородства и силы. И самая маленькая беззащитная букашка может оказаться храбрее и мужественнее слона.
