– Отцом Ярви. – Он поерзал на табурете при этой мысли. – Мне не хватает мудрости. – Он хотел сказать «не хватает храбрости», но ему не хватило храбрости это произнести.
– Мудрости учатся, мой принц.
Он вытянул к свету свою левую, ту самую, руку.
– А как же руки? Их обучить вы готовы?
– Вам не хватает руки, но боги наградили вас дарами ценнее.
Он усмехнулся.
– Вы про мой чудный певчий голосок?
– А хоть бы и так? И скорый ум, и способность к сопереживанию, и силу. Силу, благодаря которой человек обретает величие – не короля, но служителя. Отче Мир прикоснулся к вам, Ярви. Запомните накрепко: сильных много, мудрых – единицы.
– Теперь ясно, почему лучшие решения служителей проходят через женские руки.
– И, как правило, лучший чай. – Гундринг отхлебнула из чаши, которую он приносил ей каждый вечер, и снова одобрительно кивнула. – Но вот и еще один ваш великий дар – заваривать превосходный чай.
– Неслыханный подвиг. А когда я из принца превращусь в служителя, вы будете меньше мне льстить?
– Вам достанется столько лести, сколько заслужите. А за все остальное – моим башмаком по заднице.
Ярви вздохнул.
– Над кое-чем перемены не властны.
– Теперь за историю. – Мать Гундринг выдвинула с полки одну из книг, с золоченого переплета подмигнули красные и зеленые камни.
– Сейчас? Мне вставать с Матерью Солнцем, кормить ваших голубей. Я собирался немного поспать, прежде…
– Я позволю вам спать, когда пройдете испытание.
– Не позволите же.
– Вы правы, не позволю. – Она лизнула палец и начала перелистывать, захрустели древние страницы. – Скажите, принц, на сколько частей эльфы разбили Бога?
– Четыре сотни и девять. Четыре сотни Малых богов, шесть Высоких богов, первого мужчину, первую женщину и Смерть, что сторожит Последнюю дверь. Но разве тема эта впору служителю, а не прядильщику молитв?
Мать Гундринг поцокала языком:
– Служителю впору любое знание, ибо обуздать возможно лишь познанное. Назовите шесть Высоких богов.
– Матерь Море и Отче Твердь, Матерь Солнце и Отче Месяц, Матерь Война и…
Грохнув, дверь распахнулась настежь, и ветер-искатель ворвался в покои. Огненные завитки в очаге встрепенулись, так же как Ярви, и заплясали, озаряя бликами сотню и сотню пузырьков и склянок на полках. Фигура входящего запнулась о порог, задевая связки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.
Это был Одем, дядя Ярви. Мокрые от дождя волосы липли к его бледному лицу, и одышливо вздымалась грудь. Широко распахнув глаза, он уставился на Ярви и открыл рот – но не издал ни звука. Тут и без дара сопереживания ясно, что его сгибает гнет тяжкой вести.
– Что такое? – сорванно каркнул Ярви, страх сдавил его горло.
Дядя упал на колени, руками в несвежую солому. Он склонил голову и тихо, хрипло выговорил два слова:
– Мой государь.
Вот так Ярви узнал, что его отца и брата не стало.
Долг
Они вовсе не выглядели мертвенно.
Только очень бледно – на двух холодных каменных возвышениях, в холодном зале, в натянутых по локти саванах, у обоих на груди блистали мечи. Ярви все ждал, что брат вот-вот скривит во сне губы. Что отец распахнет глаза и окинет его знакомым презрительным взглядом. Но нет. Больше ни тот, ни другой так делать не будут.
Смерть раскрыла перед ними Последнюю дверь – из ее притвора не выходят обратно.
– Как это случилось? – с порога заговорила мать. Голос ее, как всегда, не дрогнул.
– Их предали, о королева, – прошептал дядя Одем.
– Я больше не королева.
– Конечно… прости, Лайтлин.
