Как ни странно, он не выглядел испуганным, сломленным или страдающим от боли. Хотя доски должны были сильно сдавливать его тело.
— Я знаю, кто ты! — неожиданно воскликнул юноша. — Ты Феникс. Одиночка. Тот самый…
Феликс молчал, не подтверждая и не опровергая это заявление. Морок нервно облизал пересохшие губы.
— Если бы я догадался раньше, никогда бы не прикоснулся к твоему ученику и не посмел причинять неудобство тебе. Меня зовут Зел. И я приношу свои извинения.
Мне было знакомо это имя. Зел — древнее божество, воплощение ревности, зависти и соперничества. Подходящее прозвище для морока.
— Извинения приняты, — равнодушно ответил Феликс.
— Для меня большая честь познакомиться с тобой.
Оба вели себя так, словно не было ничего странного в разговоре, во время которого один из собеседников вмурован в пол, а другой держит его там, не давая шевельнуться.
— Наша встреча не была случайной, — продолжал Зел, с непритворным восхищением глядя на дэймоса. — Ты же понимаешь это.
— Несомненно, — ответил тот.
— Такая редкая удача — пообщаться с тобой лично. Я надеюсь, ты присоединишься к нам. Одиночество не всегда безопасно и оправданно. А твой ученик еще слишком юн и неопытен. Мы можем увеличить твои силы, а ты наши…
— Не исключено, — отозвался Феликс довольно любезно.
Пленник расслабился, по его губам скользнула улыбка. Но она исчезла, когда дэймос наклонился, внимательно вглядываясь в него.
— Что ты делаешь?! — вскрикнул Зел с запоздалым страхом, по его лицу пробежала судорога, рот перекосило, глаза закатились, а спустя мгновение пол снова пришел в движение и захлестнул пленника с головой.
Утопил, поволновался еще секунду, потом выровнялся и застыл.
Феликс выпрямился, посмотрел на меня и сказал:
— Ну вот и все. Больше никто не попытается сбросить тебя с крыши. А теперь просыпайся.
Я зажмурился от яркого света, хлынувшего в окна, а когда открыл глаза, увидел белый потолок, полосу черного карниза с синими занавесками, светильник в виде тюльпана, прикрученный к стене, понял, что лежу на чем-то теплом и пружинящем, а моя левая рука онемела и замерзла. Повернулся на бок и разглядел на соседней кровати, отделенной от моей узким проходом, спящего Феликса. Он лежал на ней поверх покрывала полностью одетым, даже не снял куртку и ботинки.
Запястья наших рук сковывали уже очень хорошо знакомые мне наручники.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не открывая глаз.
Я прислушался к себе. Голова не кружилась, не мутило, и белый цвет больше не вызывал никаких странных реакций типа затягивания в сон или желания спрыгнуть с крыши.
— Нормально. А вы?
Он сел на кровати, потянув и меня за собой скованной рукой, заставив приподняться, порылся в кармане куртки, вытащил ключ и открыл замок. Снял металлические браслеты, бросил рядом с собой. И все это с закрытыми глазами. Снова растянулся на покрывале и сказал:
— Лучше не бывает.
Видимо, это был ответ на мой вопрос о самочувствии. Хотя выглядел он не очень.
— Скажите, Феликс, почему вы отказались присоединиться к тем дэймосам? Похоже, вас очень уважают.
— Когда один плод на яблоне гнилой, его могут не заметить, но если поражены многие — дерево срубают под корень. Даже не обратив внимания, что пара плодов может быть здоровой. Ясна моя аналогия?
Он повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза утратили желтое сияние, каким светились время от времени в мире сновидений, став светло-светло-карими. Внешность снова была обычной, без налета мифической эффектности. Усталое лицо, слегка помятое, темно-русые волосы всклокочены.
— Понимаю, о чем вы, — ответил я, подумав, что сравнить себя с гнилым яблоком весьма самокритично.
Он сел, вытащил телефон, нашел нужный номер, посмотрел на меня, приложил указательный палец к губам, а затем резко опустил руку ладонью вниз, будто придавливая. Этот жест легко расшифровывался как «Молчи и сиди тихо».
Ему ответили после первого гудка, словно кто-то с той стороны нетерпеливо ждал его звонка и тут же схватил трубку.
