в свой кабинет. Два сотрудника и стажеры уже дожидались его и явно не теряли даром времени — эпиос появился в самый разгар спора.
Все они должны были работать с дэймосами. Обнаружение, обезвреживание, устранение приказов, установленных в подсознании жертв, и расстановка ловушек для создателей кошмаров. Тайгер руководствовался какими-то своими критериями, выбирая именно этих сновидящих для помощи в работе.
— Я не понимаю, зачем ты вообще сунулся к нему, — жестко говорила женщина.
В своей зеленой униформе она походила на ветку ивы — такая же гибкая и тонкая. Характер под стать этому образу — вряд ли ее возможно сломать. Наверняка Тайгер пытался. Непокорная темная прядь все время падала ей на лоб, глаза светло-ореховые, с темным ободком по радужке. Лицо скорее заурядное, но взгляд и выразительная мимика делали его очень запоминающимся. Брюки целиком скрывали ее ноги, рубашка застегнута до горла. Строго, официально, сдержанно…
— Мы это уже обсуждали, Неф, — устало отвечал проштрафившийся стажер.
Он напоминал Гесперу очень молодую версию Тайгера. Но только внешне. Классически правильное лицо с чеканными чертами статуи. Хорошо развитые мускулы, широкие плечи… Правда, перековщику идеальное тело досталось после того, как полностью износилось его собственное. Домиан получил отличную физическую оболочку от природы.
— Ты не понимаешь, что теперь опасен?! — Женщина сидела, отодвинувшись от него, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Классическая поза полной закрытости, отчужденности и недоверия.
— Я не опасен! — Бывший пленник дэймоса побагровел. Его светлые глаза сверкнули тщательно сдерживаемым бешенством.
— Откуда ты знаешь, что он успел записать в твое подсознание?! Какие спусковые крючки он там поставил, и когда они сработают…
Ее напарник хранил хмурое молчание.
Второй стажер прислушивался к беседе, одновременно накладывая пластырь на поцарапанную руку. Его густые темные брови были сурово сдвинуты, и глубокая складка пересекала высокий лоб мыслителя.
Этот сновидящий был более других симпатичен Гесперу, и тот прекрасно отдавал себе отчет — почему. У молодого мастера снов оказались неплохие задатки целителя, но он предпочел учиться охоте на дэймосов.
Он первым заметил представителя Пятиглава, бесшумно появившегося в комнате, и выпрямился на стуле. Трое других оглянулись, увидели вошедшего и замолчали. Нефела опустила руки, крепко сложенные на груди, и поставила обе ноги на пол, разрушая свою закрытую позу. Домиан глянул исподлобья, ожидая справедливого порицания.
— Теперь вы наглядно убедились, — произнес эпиос ровно. — Никакого контакта. Ни с кем. Никогда. Даже если вас будут умолять. Подумайте еще раз, быть может, эта работа не для вас.
Все четверо напряженно безмолвствовали.
— Я знаю, зачем ты полез к дэймосу. — Геспер прошел к своему столу и сел за него. — Ослепление собственной силой — вот главная причина. Мнимой силой. И заключенный наглядно продемонстрировал, что рядом с ним ты — ребенок.
Домиан хотел что-то сказать, возразить, но вовремя сдержал это неуместное желание.
— Нефела права. Никто не знает, что сейчас происходит в твоей голове.
— Целер Геспер. Я не чувствую никаких признаков…
— Ты и не должен ничего чувствовать. — Эпиос протянул руку, опустив ее ладонью вверх на стол.
Домиан нахмурился, но поднялся, рывком снял знак сновидящего, подошел и без особой охоты отдал его представителю Пятиглава.
— Дориус, — обратился тот к несостоявшемуся целителю, — проводите коллегу в свободную камеру и проследите за тем, чтобы он занял ее.
— Сколько мне там быть? — сухо спросил жертва создателя кошмаров.
— Пока я не смогу убедиться в твоей полной безопасности для общества.
Стажеры в сопровождении коллеги вышли. Нефела, оставшаяся наедине со старшим сновидящим, отбросила со лба непослушную прядь и спросила:
— Вы действительно думаете, что у дэймоса было время навредить?
— Я ничего не думаю. Я проверяю любые возможности воздействия и отсекаю их.
— Не понимаю, как это могло произойти, — произнесла женщина, глядя на стул, где только что сидел Домиан. — Создатели кошмаров могут воздействовать только на личную вещь жертвы. Массажер не был личной вещью, его даже не держали в
