В этакую ночь, оно только так и бывает…
Встречали нас холопы со старостиною сестрицей во главе. Она-то, раздобревшая слегка, но все одно с лицом худым и недовольным, держалася истинною боярынею. Ручкою махнет, и бежит детвора к коням, распрягать, разводить…
Вторую подымет, и к нам уже дворня спешит, ковер под ножки расстилает, кланяется, несет хлеб свежий да с солью.
Хлеб я приняла.
— Вас ожидают, — сказала старостина сестрица и мимо проплыла. А гонору-то в ней опосля свадьбы не поубавилося, напротив, прибыло даже. — Прошу проследовать за мной.
Прежде-то она попроще говорила.
Но раз просит, то и проследовали.
Только гостинцы бабка вытащила и Станьке велела рядышком держаться. Та и кивнула, оно понятно — шагу не соступит… вона, со страху в бабкин поясок вцепилася, идет, головою вертит да жмурится.
И я поглядела.
На парадную лествицу из камня тесанную да статуями красоты ради обставленную. Лежали огроменные звери, не то быки, не то коты, да еще и с крылами.
Возвышалися колонны, крышу подпирая.
И двери преогромные пред нами отворилися, мол, пожалуйте, княжна Зослава, в гости…
Идем по коридору… впереди, стало быть, я. Рядом — бабка моя со Станькою. За нею — Лойко, которому бабка корзину с гостинцами всучить успела. Илья тут же… Арей сзади.
Охрану-то спровадили в людскую. Негоже простому люду да за белым столом сидеть.
А чую — не по нраву Арею то, как и местная усадьба.
Что сказать… мне тут тоже было неутульно… вот навроде все как у людей, может, получше, чем у иных. Полы коврами устланы, стены беленые да расписанные цветами. Сундуки вдоль стоят с добром всяческим, и кажный на свой ключ заперт. Те ключи, сказывали, боярыня с собою носит, никому не доверяя. Над сундуками — картины шитые, что крестом, что гладью, а что и вовсе бисером… и свечи горят, светло, что днем. А вот… неуютно.
Привели нас к иным дверям, из дерева резанным да вызолоченным.
И человек, открывши их, проорал:
— Княжна Зослава с сопровождением…
От же ж… будто бы боярыня кого иного ждала-то. Иль по этикету принято, чтоб дворня глотки драла? Не ведаю, опосля у Арея спрошу. А ныне он в спину подпихнул, стало быть, не надо медлить.
Боярыня ждет.
Я и шагнула.
Присела, как Арей учил. Бабка моя только хмыкнула, небось, таких кудесей от меня не ждала. Тихонечко всхлипнула Станька, а Лойко шепотком сказал:
— Не боись, малая, не дадим в обиду.
И как-то сразу спокойне сделалось: этот, хоть и брехливый, что пес по осени, а тут не солгал. Не даст. Он же ж не просто так, а урядников сын, и за меча ведает, с какой стороны браться, и магик не из слабых. Туточки магиков, небось, нету…
Огляделася я.
Горница-светелка, да только темно в оное светелке. И невелика она, кругла непривычно. Окошки махонькие, под самым потолком. А посеред горницы кресло резное стоит, опричь него — шандала с дюжиною восковых свечей. В кресле, стало быть, сама хозяйка имения отдыхать изволят, да не просто, но с шитьем, коие девка сенная споро подхватила, в кузовок спрятала, а сама рученьку боярыне подала, чтоб поднялася та.
— Премного рада… — Голос боярынин оказался грудным и глубоким, этаким в храме бы петь, весьма бы благолепно вышло, — что вы соизволили принять мое скромное приглашение…
— Так…
Хотела ответствовать красиво, да язык заняло.
— Это огромная честь для нас, — не растерялся Ильюшка, вперед выступая. — Единственно, мы просим простить нас великодушно за неподобающий внешний вид, ибо не смели мы надеяться на подобную встречу…
Гладко говорит.
Боярыня кивнула да с места своего сошла.
