покалечить…
Не договорил, да и так ясно — убить тоже станется.
Экие, однако же, душегубские науки в Акадэмии нашей родной имеются…
— Спит он, спит, — заверил меня Арей.
— И долго еще спать будет?
А то ж я б и сама поспала, но не с мужиками же ж при кровати! Да и любопытствие мучит, чегой это вокруг меня игрища подобные затеяны. Чай, не царское крови особа…
— А пока не разбужу.
И ладно.
— Пока не буди. — Я перевернула боярина на спину и рубаху потянула за ворот, на шее-то пятна вроде темнейшие были. Рубаха не тянулася, тогда я подол задрала и попросила Арея:
— Свету дай.
Он ладонь раскрыл, огонька зажигая. Огонек был махонький, зато и светил за дюжину свечек. А как поднес его Арей к самому Добромыслову животу, то и охнул.
Жуть экая!
С лица-то боярин был гладок, худляв, оттого и мнилося мне, что годочков ему немного. Однако ж тело евоное иное говорило. Я-то мужиков наших повидала, кого опосля бани, кого в работе, небось, рубахи-то скидали, чтоб не пропотели. Приходили и к бабке, плечи править, спину лечить аль иные какие болячки. Главное, что навидалася я и юнцов, и стариков, и мужиков, которые в самоей силе.
Добромысл давно уже юные годы сменял.
За два десятка ему было, и крепко так было… вона, плечи широченные, руки крепкие, мышцы узлами идут. Грудь волохатая, и живот курчавым волосом порос. И оттого дивно, что одежи он носил детские… да и боярыня держалася так, будто был сынок ейный годами юн.
Однако не о годах думать было след.
О болячке евоной.
О язвах, что покрывали и плечи, и грудь, и живот. Особливо одна выделялася, которая на боку, темною вишней выглядывала в растрескавшейся коже. На этакую и глядеть-то жутко.
Арей вон, на что силен, и то отвернулся.
— Зослава, — произнес он, — а это не заразно?
— Не ведаю. — Я боярина прикрыла. Помочь ему я не могла, надеюся, что бабка моя сумеет, потому что не заслужил человек, хоть бы и не самых честных намерений он, этакой судьбы…
— Тогда, будь добра, убери от него руки.
Убрала.
И даже о шкуру отерла.
Дед казал, что людские болезни род берендеев стороною обходят. Уж буду надеяться… да и бабка упредила б, когда б заразно. И боярыня не стала б сына в щеку целовать…
— И присядь на лавочку. — Арей меня за плечи взял да к лавке указанной проводил, точней, не лавкою она оказалась, а сундуком низеньким с крышкою покатой, на которую удобствия ради подушку кинули. — И Зослава… может быть, то, как я с ним буду говорить, покажется тебе неправильным. Жестоким. И ты захочешь вмешаться, только мне нужно, чтобы он ответил на вопросы. Я не причиню ему вреда. Не имею права. Но он об этом не знает. Понимаешь?
— Грозиться будешь?
— Еще как.
Я рукою махнула.
Переживу как-нибудь. Оно, конечно, радость то не великая, да только всякого странного и помимо Добромысла хватает, а от угроз еще никому плохо не делалося.
Арей же боярина усадил.
Да руки ему за спиною пояском стянул. И ноги тоже стянул, крепко так. Чтоб не сбег, значится. Верно, а то шукай его опосля по всему терему.
— Просыпайся, красавец ты наш, — сказал Арей и мизинчиком в грудь тыцнул. Я шею вытянула, до того хотелося ту самую
