В принципе, зря переживал: дальше все было менее позорно. Ребята рассказали, что эспаньолка честно завел шарманку и напоминал о себе только нечастыми кличами: «Все желающие подписались? Спасибо за поддержку!» Примерно через час он включился последний раз, сообщил, что, к сожалению, нужного числа подписей собрать не удалось, так что мировая революция, как говорится, отменяется, – а теперь дискотека.
Тут, рассказывал второкурсник Виталя, я даже усовестился, что подпись не поставил. Тем более что каратила этот не сразу свернулся, а еще минут сорок дал нам отдохнуть. Неплохой, в общем, мужик оказался. А мы его прокинули, сказал Виталя и перешел к повествованию о приключенческих проводах одной там кудрявенькой.
На следующее утро я вместо лекций отправился в школу бизнеса, где сэнсэй в свободное от тренировок и яркой политической жизни время учил будущих манагеров японскому. Я дождался конца лекции, подошел к сэнсэю и без обиняков сказал ему, что есть два варианта ведения кампаний. Первый позволяет растратить – или отмыть, это кому как нравится, – любое количество денег при совершенно произвольном результате. Второй не гарантирует ничего, кроме одного: стыдно за себя не будет. Константин Николаевич, я готов помочь вам со вторым вариантом. Я очень хочу вам помочь. Хорошо, помолчав, сказал сэнсэй. Спасибо, Алик. Тогда, Константин Николаевич, выгоните этого деятеля с бородой. Да это племянник мой, Олежка, – тоже помочь вызвался. Я слегка смутился, но не отступил: пусть деньгами или там советами помогает. Эспаньолки не капают, понты тем более.
Выборы мы проиграли. Стыдно не было ни мне, ни сэнсэю. Никому из команды. Мы на голом энтузиазме и полутора рублях сколотили вполне конкурентоспособную команду, без шороха прошли весь документарный цикл – это уже мои навыки пригодились, – отразили несколько наскоков конкурентов – ну это как два пальца, я вообще предлагал их пиарщикам премию выписать. Да чего там говорить – мы вторыми к финишу пришли. Это из восьми кандидатов, между прочим. С двухкратным отставанием от победителя, правда. Но к чему упираться в детали?
Я на отвальной так и сказал сэнсэю: Константин Николаевич, следующие выборы мы возьмем. Лиха беда начало, опыт есть, ресурсы подтянутся – вы засветились, люди уже интересуются, вкладывать хотят... Сэнсэй руки поднял и сказал: Алик, родной, спасибо. С меня хватит. Ребята... Ребята, два слова скажу. Ямэ! – рявкнул я. Ребята, вы красавцы, сказал сэнсэй, подняв пузырящийся пластмассовый стакан. Вы сделали куда больше, чем я, – и вы меня чуть было совсем другим существом не сделали. Я счастлив, что у меня такие друзья. Я счастлив, что я не проскочил в это кресло. Было бы кошмарно победить ровно в тот момент, когда понял, что ненавидишь итоги победы и вообще класс победителей. Ребята, мне сорок три года, и я только сейчас, когда сам прошел сквозь мясорубку, понял, что все эти люди – все, кто из мясорубки выбрался, – это люди с большой язвой в голове. Вот здесь. – Он постучал по лбу. За глазами, за ушами. И эту язву они наработали и туда подсадили добровольно, старательно. Выбрали, одно слово... В общем, теперь я скорее монархист, чем демократ. А поскольку происхожу не из графьев, а из потомственных крепостных, надежды на процветание в милом мне направлении не имею. Так что с политикой покончено. За это и выпьем. Ура.
Ура, рявкнули мы, выпили и разошлись, пообещав созваниваться и в гости ходить.
Не созванивались, конечно.
А гость пришел. С помпой.
Завкаф прискакал на лекцию по семейному праву, пока мы не успели разбежаться, и сообщил, что в 15.00 просит пять человек – он назвал фамилии, в том числе мою – подойти на кафедру. «А что такое?» – возмущенно вскричали перечисленные. «Это в ваших интересах», – сообщил Андреич, улыбнулся, как Оле-Лукойе, и скрылся.
Ни классической формулировки, ни такой же улыбки мы не боялись со второго курса, но были тем не менее заинтригованы. На кафедру, ясное дело, явились.
Завкаф встретил нас лично, проводил в свой кабинет. Там, за гостевым столом, сидел серьезный, как всегда, Рычев.
Я шел последним и имел шанс незаметно смыться или громко покачать права. Но чуть растерялся – да и обстановка не слишком располагала. Я запнулся на пороге, секунду помедлил и повиновался мягкому завкафовскому подпихиванию в локоть.
Раскидав нас по принесенным с кафедры сиденьям и убедившись, что чаю решительно никто не хочет, завкаф сообщил:
– Позвольте вам представить – Максим Александрович Рычев, заместитель генерального директора концерна «Проммаш». Максим Александрович, это вот наши лучшие пятикурсники.
Лучшие пятикурсники, я заметил краем глаза, коротко переглянулись и подавили смешки. Почти каждого из нас Андреич в последние год-два характеризовал принципиально иными выражениями. Ленка Казакова вдумчиво стреляла глазками. Я не переглядывался, не хихикал и не стрелял. Я рассматривал Максима Александровича Рычева, большого человека, заместителя гендира оборонно-нефтяного мегаконцерна и депутата гордумы по нашему округу.
Рычев некоторое время меня не замечал, потом-таки зафиксировал контакт, выждал пару секунд и серьезно кивнул. Стало неловко.
Завкаф тем временем закончил гимн нашим достоинствам и рычевским преимуществам, предложил уважаемому гостю самому все объяснить и упорхнул за свой стол.
Рычев, кивнув, весомо – в своей манере, так подкупавшей избирателя, – поблагодарил нас за то, что откликнулись на просьбу о встрече (никто не стал уточнять, что просьбы особо не было), отметил, что эта отзывчивость тем ценнее, что он, Рычев, в отличие от многих, понимает, какую нагрузку тянет студент, особенно на выпускном курсе. Я понимаю, что вы завершаете работу над дипломами. И это не дежурные сборники рефератов из интернета, а серьезные работы с солидным потенциалом – так меня заверили знающие люди (кивок в сторону завкафа, встречный любезный кивок, всеобщая благостность и взаимное удовлетворение). Я знаю, что многие из вас умудряются вести практическую работу – кто-то в рамках выбранной специальности, кто-то за ее пределами – и добиваются впечатляющих результатов (игнорирование моего сектора, мои встречные холодность и сдержанность). Я догадываюсь, что каждый из вас уже выбрал место своей работы по окончании университета. И если не у каждого, то у большинства имеется полуофициальный... (А то и официальный, ляпнул Аркашка Ткач, которому по данному вопросу лучше было бы отмолчаться, но этого делать он не умел.) ...А то и официальный предварительный контракт.
Тем не менее я пришел сюда, чтобы обратить ваше внимание на новое предложение. Мое предложение. Я понимаю, что демонстрирую, возможно, излишнюю самонадеянность и уж точно опаздываю против возможных конкурентов (внимательный взгляд на Ткача, тот мужественно молчит – правда, для этого ему приходится с силой упереться челюстью в ладонь, а локтем – в колено). Меня, я надеюсь, извиняют два обстоятельства. Во-первых, репутация концерна, который я представляю. Я полагаю, с моей стороны не будет самонадеянным утверждать, что предложение о сотрудничестве, исходящее от «Проммаша», не зазорно рассмотреть любому здравомыслящему человеку, кем бы он ни был. Я думаю, это совсем не спорный вопрос.
Никто и не спорил.
Во-вторых, именно сейчас наш концерн готовится к расширению и диверсификации своей деятельности. На новых участках понадобятся новые люди – в том числе и в первую очередь специалисты по гражданскому, предпринимательскому и международному частному праву. Поэтому я попросил Георгия Андреевича познакомить меня с лучшими, как уже было отмечено, представителями как раз вашей группы.
Ребята зашевелились, в основном вешая на лица кривые ухмылки, которые должны были обозначить профессиональный цинизм и показать Рычеву, что он действительно имеет дело не с сопляками какими неумелыми, а с прожженными акулами юриспруденции, умеющими отличить грубую лесть от тонкой и обе эти разновидности вывернуть сетью, каковая будет наброшена на собеседника и позволит его обездвижить, сварить и выесть в нем самые вкусные места. Но я-то видел – купил их Рычев, со всеми их багровеющими дипломами, недописанными кандидатскими и нежными потрохами. И меня бы купил, кабы я, подобно Валентину Мизандари в изложении Рубена Хачикяна, не испытывал такую сильную личную неприязнь к потерпевшему. Впрочем, потерпевшим Рычев никак не был. Но и я не был Мимино, способным мертво молчать, гордо отворачивая горбатый нос от надвигавшейся судьбы. Я, напротив, собирался встать, сказать, что очень польщен и все такое, но, к сожалению, полностью ангажирован и вообще дурак – так что сам, начальник, подбирай колер и сам крась, а меня нету.
