— Подумаешь, — сказал Илларион.
— Нет, Илларион, Сорокин прав. Ты все-таки поосторожнее, посмеиваясь, сказал Мещеряков, который, как и Забродов, просто не воспринимал всерьез исходившую от какого-то районного маньяка угрозу. То есть маньяк, конечно, был опасен, но не для Забродова же! Нашли, чем пугать боевого капитана спецназа — электрошокером!
Сорокин свирепо поглядел сначала на него, а потом на Иллариона.
— Ну, вы, — сказал он, — супермены. Вы хотя бы понимаете… Ты хотя бы понимаешь, — повернулся он к Иллариону, — что можешь его просто спугнуть? Если он на тебя нападет — это еще полбеды. Я не сомневаюсь, что ты способен с ним справиться. А если он увидит тебя издалека, сложит два и два и ляжет на дно? А потом, когда его перестанут искать, когда мы снимем посты в микрорайоне и займемся наконец другими делами, снова возьмется за нож. Ты этого хочешь?
— А вот это аргумент, — сказал Забродов. — Шаткий, спорный, но аргумент. Такую возможность исключать нельзя. Хотелось бы исключить, но нельзя, черт бы ее побрал! Уговорил, полковник. Только из города я никуда не поеду. Да не волнуйся ты! Буду сидеть в своем районе и выходить только в булочную. Такой расклад тебя устроит?
— Не так, чтобы очень, — кисло ответил Сорокин, — но это все-таки лучше, чем ничего. Насколько я понимаю, большего мне от тебя не добиться.
— Не добиться, это факт, — сказал Илларион. — Слушай а что ты намерен делать дальше? Моя миссия, похоже, провалилась к чертовой бабушке…
— Ты действительно хочешь обсудить это? Именно здесь и именно сейчас?
— А когда? Где? На Петровке, у тебя в кабинете? Или, может быть, в допросной камере Бутырской тюрьмы?
— В общем-то, — сказал Сорокин, — если честно… Ну, оказал ты посильную помощь следствию, за что тебе почет и уважение. Я вообще твой должник по гроб жизни, но… Ты ведь у меня не работаешь, а то, что ты хочешь сейчас узнать, на бюрократическом сленге называется тайной следствия.
— Э, — надулся Илларион, — я так не играю.
— И я, — сказал Мещеряков. — Ты свинья, Сорокин. Хряк в полковничьих погонах. Я три месяца был начисто лишен общения со своим лучшим другом, а ты буквально сегодня строил мне глазки и спрашивал, не звонил ли мне Илларион. И после этого ты имеешь наглость говорить нам о тайне следствия! Илларион, дай ему чайный стакан! Сейчас мы его напоим, и он нам все расскажет как миленький!
Забродов встал.
— Но-но! — закричал Сорокин. — Вы что делаете, фашисты! Мне, между прочим, завтра с утра идти на работу и разгребать всю эту кучу дерьма, которую мы с тобой, Забродов, вдвоем наворотили.
— А тогда перестань кривляться, — сказал Илларион, садясь на место и наливая всем коньяка. — Иначе свяжем и будем пытать. Андрюха, ты еще не забыл, как это делается?
— Такое разве забудешь? — сказал Мещеряков. Сорокин внимательно посмотрел сначала на одного, потом на другого, но так и не понял, была это шутка или спокойная констатация имевшего место в отдаленном прошлом факта. Или фактов. Кто их, чертей, разберет? На войне как на войне, а эти двое воевали даже тогда, когда вся страна была уверена, что на планете мир и спокойствие — благодаря дорогому и любимому Леониду Ильичу, разумеется.
— Черт с вами, — сказал он наконец. — Придется положиться на вашу скромность. А то еще, чего доброго, и впрямь придется расстаться с ногтями.
Илларион вытянул перед собой левую ладонь и с удовольствием осмотрел коротко остриженные ногти.
— Да, — сказал он, — с ногтями расставаться жаль. Растишь их, растишь, а потом чик, и нету. Ну, так рассыпь же перед нами бисер своей мудрости!
— Да какой там бисер! В общем, все, как всегда, вышло совсем не так, как мы рассчитывали. То есть маньяк, судя по всему, полностью поверил в твой маскарад, внимательно рассмотрел тебя под увеличительным стеклом и решил, что из тебя выйдет отменный козел отпущения. От-мен-ный! В общем-то, если честно, тебе за твой спектакль полагается почетная грамота и именные часы «Полет». Убийцу ты обманул, публику обманул… Даже местных ментов обманул! Подбросив тебе эту, как ты выразился, гадость, наш маньяк себя выдал.
— Действительно, — вставил Мещеряков, — я об этом как-то не подумал. Круг подозреваемых сузился до предела. Раньше можно было подозревать буквально кого угодно, а теперь… Сколько там у тебя было гостей, Забродов?
— Да ерунда это, — отмахнулся Илларион. — Во-первых, у меня там была не квартира, а проходной двор. Кого там только не было! Да, существовал кружок постоянных посетителей, но с чего вы взяли, что это кто-то из них? На то, чтобы засунуть в морозильник пакет с этой конечностью, потребовалось от силы двадцать секунд, а мяса для поддержания своей репутации я туда напихал столько, что мог бы не найти руку еще полгода — Вот! — сказал Сорокин. — Думать надо, товарищи офицеры! Сегодня у нас какое число? Правильно! Девушку, которой при жизни принадлежала эта рука, убили чуть больше недели назад. Значит, искать надо среди тех, кто бывал в доме на протяжении недели. И потом, какой смысл подбрасывать улику просто так?
— Что значит «просто так»? — спросил Мещеряков.
— Я понял, — сказал Илларион. — Улика только тогда становится уликой, когда ее находят нужные люди. А если бы тот пакет нашел и вскрыл я? Точнее, не я, а чокнутый гражданин Козинцев. Он либо побежал бы с ним в милицию, либо тихо выбросил бы это дело в мусоропровод. Да, Сорокин, ты прав. Если бы я не устроил этот цирк с жертвоприношением, меня бы все равно забрали не сегодня, так завтра. Один анонимный звонок, и дело в шляпе.
— Верно! А теперь наш маньяк уверен, что ты такой же чокнутый, как крыса из уборной, и не сможешь отпереться. На его месте я бы сейчас лег на дно. Лежал бы и посмеивался, представляя, как тебя на Петровке допрашивают.
— Ну, хорошо, — сказал Илларион. — И кто, по-твоему, сейчас лежит дома и посмеивается?
— Тебе виднее, — ответил Сорокин. — Всех твоих посетителей мы по мере возможности фиксировали и проверяли. Подозрений ни один из них как будто не вызывает, но… Ты общался с ними накоротке, тебе и судить, кто из них больше остальных подходит на роль маньяка.
Илларион задумчиво оттянул верхнюю губу и щелкнул ею, как резиной. После этого он почесал затылок и вдруг непроизвольно хихикнул. Мещеряков вздрогнул, Сорокин нахмурился.
— Виноват, — сказал Забродов. — Вошел в роль. Кстати, у меня в доме мяса ни грамма. Добровольцы есть?
— Пошел ты, — сказал Мещеряков, а Сорокин протяжно вздохнул.
— Тебя о деле спрашивают, — возмутился он, — а ты как маленький!
— О деле? Понимаешь, полковник, по делу мне тебе сказать нечего. Я бы сказал, что теоретически — подчеркиваю, только теоретически! — каннибалом мог оказаться либо ЯХП, либо Отморозов — Кто? — ошарашенно переспросил Сорокин, хорошо знакомый со списком постоянных гостей гражданина Козинцева и не видевший там ничего подобного.
— Черт, — рассмеялся Илларион — Я имел в виду Морозова и Запольского. Это Пятый с Тюхой им клички придумали…
— Кто?! — снова переспросил Сорокин.
— Пятнов и Пантюхин. Ну, эти пэтэушники.
— Кстати, о твоих пэтэушниках, — заметил Сорокин. — Ты в курсе, что самый первый труп обнаружили именно Пятнов и Пантюхин?
— Ну и что? — сказал Илларион. — Не думаешь же ты, что шестнадцатилетние мальчишки…
— А почему бы и нет? Жертвы в основном были молодыми женщинами… как правило, красивыми. В семи случаях из десяти эксперты уверены, что перед смертью жертвы подвергались сексуальному насилию. Участковый Сиваков не в счет — судя по всему, он просто помешал убийце расправиться с намеченной жертвой и вообще путался под ногами… И потом, то, что с убитых срезали мясо, вовсе не означает, что это мясо было съедено. Может быть, мальчики развлекались как хотели, а потом придавали всему вид ритуального убийства. Скажешь, они не могли до этого додуматься? Тогда включи телевизор и посмотри, что там показывают. Преступления на любой вкус — тщательно спланированные, разработанные во всех деталях, с указанием возможных ошибок и путей их устранения. А что до моральной стороны дела, так сейчас сколько угодно отморозков, которым человека убить — все равно что плюнуть.
