ГЛАВА 19
…Лица пацанов, стоящих на маленьком каменистом пятачке, не выражают никаких эмоций. Они провели три недели в зиндане – яме, прикрытой сверху сваренной крестом арматурой, питались помоями и вынуждены были ходить под себя. Любой человек, пробыв в таких условиях даже самый непродолжительный срок, будет воспринимать окружающую действительность как кошмарный сон, и окончание этого сна вызовет у него лишь облегчение. В течение трех недель пленных частенько доставали из ямы и отрабатывали на них удары – любой «дух», приняв на грудь граммов триста, мог подойти к зиндану, перекинуться с часовым парой фраз и беспрепятственно реализовать свое стремление совершенствоваться в рукопашке.
Поэтому пацаны безразлично смотрят мертвыми глазами на первые лучи восходящего солнца и ждут, когда же наконец окончится церемония.
Абдулла величественно и проникновенно читает приговор:
– Именем Великой Ичкерии трое солдат и лейтенант федеральных сил приговорены к расстрелу за изнасилование, убийство мирных жителей и систематическое мародерство. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. – Он будет приведен в исполнение спустя пять минут по завершении выступления Абдуллы.
Один из «духов» ходит возле осужденных с видеокамерой, ловит выгодный ракурс, чтобы запечатлеть на пленке обращение Абдуллы для передачи федералам.
Тэд сонно зевает и неодобрительно покачивает головой. Нам пришлось очень рано проснуться, чтобы участвовать в церемонии. У британца двойственное отношение к происходящему: ему жаль молодых людей, которых сейчас расстреляют, и в то же время он полон благородного негодования, вызванного их неправедными деяниями.
Вчера Абдулла весь вечер идеологически обрабатывал нас (он умеет это делать просто великолепно), демонстрируя снимки расчлененных трупов малолетних девочек и протоколы допросов пленных, подписанные ими собственноручно. Пленные во всем признались и просят наказать их по всей строгости международного военного права.
– Да, я все понимаю, – согласился британец с доводами командира отряда. – Но уж больно варварский метод вы избрали для приведения приговора в исполнение. Их надо отдать в руки правоохранительных органов и казнить цивилизованным способом, как это делается у нормальных людей. Посадить на электрический стул или поместить в газовую камеру. А публичный расстрел – это, знаете ли…
– Правоохранительные органы на стороне захватчиков-оккупантов, – легко парирует Абдулла. – Газовых камер и электрических стульев в Ичкерии нет, хи-хи-хи… А то, что расстрел будет публичный… Ну, мужественным горцам не привыкать к виду смерти. Они постоянно смотрят ей в лицо…
Опасаясь скандала, я не стал рассказывать Тэду то, что мне удалось подслушать из разговоров бойцов отряда. Пленных взяли в рейде – элементарно утащили с блок-поста на трассе Ростов – Баку. Их часть прибыла в Чечню совсем недавно – бойцы малоопытные и необстрелянные – вот и попали как кур в ощип. До нашего появления в лагере они даже и не подозревали, что сотворили столько гнусных злодеяний. Это обстоятельство вызывало изрядное веселье среди бойцов отряда, которые меж собой обзывают своего командира Геббельсом.
– У командира целый чемодан такого компромата, на всю группировку хватит, – перемигнулись между собой двое приближенных Абдуллы, присутствовавшие при нашей беседе, и тут же спрятали улыбки, напоровшись на укоризненный взгляд Бекаева.
Весь этот фарс с расстрелом устроен ради нас с Тэдом, чтобы британские журналисты зафиксировали факты зверств оккупантов на земле Ичкерии, закрепили в умах западной общественности мысль о неотвратимости наказания, которое ожидает каждого федерала, уличенного в подобного рода преступлениях.
Хитромудрый Абдулла пояснил, что он хочет воспользоваться этим случаем для спасения жизней сотен чеченских детей и женщин.
– Я запишу расстрел на видеокассету и выступлю перед видеокамерой с обращением к командованию группировки, – пояснил он нам с Тэдом. – Я обману их: скажу, что расстрелял этих людей просто так, не за преступления, а потому что таким образом хочу остановить бомбардировку соседнего лагеря партизанского отряда, в котором находятся женщины и дети! Это очень удобный случай. Я же не могу специально отстреливать пленных ради устрашения федералов – мы очень гуманный и законопослушный народ!
Тэд пожимает плечами – да, случай, конечно, удобный, но больно это похоже на действия экстремистов, захвативших заложников…
– Этот маленький обман спасет жизни тысячам женщин и детей! – с пафосом восклицает Абдулла. – Я готов дать себя расстрелять перед видеокамерой, лишь бы удалось кого-то спасти!
Тэд окончательно сдался – напористый Абдулла кого хочешь убедит и разжалобит: что-что, а оратор он хороший. Правильно подметили бойцы – Геббельс! Геббельс – это не фамилия, это состояние души…
Абдулла заканчивает обращение к федеральному командованию и произносит несколько фраз для солдатских матерей. Смысл таков: ваши сыновья не должны умирать за толстый карман хитрожопого дяди – повлияйте на военных, чтобы прекратили бомбардировки горных баз «непримиримой» оппозиции.
Я стою и стараюсь ритмично дышать по системе. Боюсь, что если перестану концентрировать внимание на дыхании, то не выдержу и сорвусь. Больше всего на свете мне сейчас хочется подскочить к двум бойцам расстрельной команды, что находятся в шести метрах от нас с Тэдом, мгновенно убить их и забрать автоматы. И с двух рук залупить по толпе «духов», построившихся неровными рядами для лицезрения церемониала.
Я уверен, что достаточно легко смогу проделать такой трюк – от этой уверенности желание немедленно заняться боевой работой становится просто невыносимым.
Меня удерживает на месте лишь трезвый расчет. В каждом автоматном магазине по тридцать патронов. «Духов», столпившихся напротив пятачка, – полторы сотни. С учетом фактора рассеивания патронов не хватит даже для половины.
В другой ситуации я был бы рад умереть, прихватив с собой так много хороших бойцов противника. Но в настоящий момент у меня есть дело, которое нужно завершить во что бы то ни стало. А потому я смотрю прямо перед собой и концентрирую внимание на ритмичном дыхании. Простите, пацаны…
