Она села напротив, взяла чашку в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть в чашку, вытягивая губы, словно маленькая. «А не схожу ли я с ума?» — подумал Джин.

Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной девчонки на портрет гангстера с оловянными глазами.

«Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если…»

— Ты здесь одна? — резко спросил он и приподнялся с кресла.

Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы.

— Что с вами, Джин?

Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху.

Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж, опытный взгляд сразу бы разглядел русскую или украинку из ди-пи — перемещенных лиц.

— Китти, у нас гости? — спросила она по-русски.

— Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы. Папа назначил ему встречу, должно быть, скоро приедет, — залепетала девушка, зашла за спину матери и оттуда сделала гостю несколько жестов типа «с ума сошел», «как не стыдно», «нахал».

— О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, — заговорила дама на чудовищном английском.

В передней раздался звонок.

— Папа! — вскричала Катя и бросилась вон из комнаты.

«Досадно, что при Кате», — вдруг подумал Джин, но тут же отбросил эту нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку приблизил к левому плечу.

В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя…

— Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя Тео! — и с этим криком Катя втащила в комнату пожилого мужчину.

Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке, и он все время задирал подбородок, стараясь обозначить некоторое подобие шеи. Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на Джина. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на дяде Тео был пиджак дорогого английского твида и десятидолларовый галстук в тон пиджаку.

— А Толи, конечно, нет дома, — тоненьким голоском по-русски сказал он, поцеловав в щеку хозяйку.

— Может быть, скоро будет. Вот он мистеру… э… мистеру Грину назначил. Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец.

В голосе хозяйки слышалась явная гордость: у них в гостях такой элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла — гость прямо из «Плэйбоя»!

«Этот-то, наверное, один из них», — подумал Джин, пожимая квадратную ладонь.

Дядя Тео плюхнулся в кресло.

— Третий день уже пропадает в Вайоминге, — пожаловалась хозяйка дяде Тео. — Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на этих кондиционерах. Вы, мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах?

— Нет, мэм, я работаю в «лавке», — сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео.

— Как вы сказали?

— В конторе фирмы.

— Ах, мистер Грин, а если бы вы знали, как тяжело семье коммивояжера! Китти растет фактически без отца. По соображениям службы Анатоля мы вынуждены часто менять квартиры…

— Ах вот как, — Джин быстро посмотрел на хозяйку.

Та покивала ему с важной печалью.

— А ведь Анатоль с его образованием…

— Мама! — воскликнула Катя.

— …с его образованием мог бы занять более солидное место, но… судьба иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до сих пор чувствуем себя здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять…

— Я не коренной американец, — сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю Тео.

— Как! — воскликнула Катя.

Воцарилось молчание. Глазки дяди Тео смотрели на Джина с туповатым, несколько остекленелым любопытством.

— Я Евгений Павлович Гринев, — медленно сказал Джин, приподнимаясь из кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг опасности. Вот сейчас обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол, мама хищно захохочет, Катя зарыдает… нет, не зарыдает, в руке у нее появится пистолет — словом, все как в классическом боевике «Ревущие двадцатые».

— Какой приятный сюрприз! — сказала мама.

— Простите, я где-то слышал эту фамилию, — сказал дядя Тео.

Джин вышел на середину комнаты.

— Похоже, что наш бакалавр вряд ли скоро здесь появится, — грубовато сказал он. — Как считаете, мамаша?

Его душила ярость.

— Я ухожу, — сказал Джин, обводя всех взглядом.

— Очень жаль, — пробормотала мама. По лицу ее было видно, что она мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело.

Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал, в чем тут дело. Что это за письмо, что за святая семейка, что это за бессмысленная игра?

— Джин, куда вы? — На площадку выбежала Катя. Она задыхалась.

Он схватил ее за плечи, рванул к себе, заглянул в остановившиеся от сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино!

— Хочешь знать куда, цыпочка? В «Манки-бар», к Красавчику Пирелли. Поищу там убийцу своего отца. Понимаешь?

— Не понимаю, — прошептали розовые ненакрашенные губы.

Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались по всем этажам.

«Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? — думал он, идя к машине. — Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?»

Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.

— Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича…

— Кто вы такой? — резко спросил Джин.

— Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костецкий, или Тео Костецкий.

— Вы знаете Врангеля?

— Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана… Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный…

— А Лефти Лешакова вы тоже знаете?

— Помилуйте! Гангстера?! — Костецкий остолбенел. — Я слышал по радио, но…

— Анатолий Краузе и Лефти — одно лицо, — сказал Джин и тоже остановился.

— Помилуйте! — вскричал Костецкий. — Толя — гангстер?

— Бросьте темнить, дядя Тео, — сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. — Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.

— Евгений Павлович! — умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки.

Джин упал на сиденье и дал газ.

Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый «альфа-ромео». Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. «Альфа-ромео» медленно покатил вдоль Третьей авеню.

— Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, — сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.

— Не ваше дело! — рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок.

— Боже мой, как грубо! — сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос.

Некоторое время они ехали молча.

— Краузе не пришел, — раздраженно сказал Костецкий.

— Досадно, — равнодушно пробормотал водитель.

— А вам, я вижу, на все наплевать, — взвился Костецкий.

Водитель пожал плечами.

— О'кей! — после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. — Так даже лучше.

— Сложный вы человек, Тео, — усмехнулся водитель.

— Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, — почти мягко сказал Костецкий. — Дайте подумать.

Глава пятая.

«Гориллы» и «помидорчики»

Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими «браунстоновскими» домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала «Серая гончая» и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату