– Может быть, он не придет? – неожиданно спросил генерал, обращаясь к Дронго.
– Обязательно придет, – возразил Дронго. – Мы должны его ждать.
Потапов хотел что-то сказать, но потом решил никак не комментировать слова Дронго. Он повернулся и пошел обратно, поникший, словно постаревший на несколько лет. Он уже знал последнюю новость, которую вот-вот должны были узнать и Дронго с Машковым. Потапов решил, что ему лучше не оказываться рядом с ними, когда они получат это известие.
– Нервничает, – сказал Машков, глядя ему вслед, – после вчерашней истории с пленкой он сам не свой.
Полковника вызвали по рации. Он выслушал сообщение, которое ему передал один из его сотрудников. Затем убрал рацию. Его лицо было серого цвета.
– Только что передали по каналам телевидения, – мертвым голосом сообщил Машков, – банкир Тальковский попросил политического убежища в Нью-Йорке. Он сделал заявление, что опасается за свою жизнь в Москве, где ему неоднократно угрожали его политические конкуренты.
– Кассета, – вспомнил Дронго, – о ней знали несколько человек. Значит, его предупредили. Когда он вылетел в Нью-Йорк?
– Вчера вечером, – подтвердил его опасения Машков. – Слушай, давай договоримся. Ты не будешь меня спрашивать, что я сделал с твоей копией. Могу лишь сказать, что я не сдавал ее генералам.
– Его предупредили, – ошеломленно повторил Дронго, – вчера вечером об этом знали только несколько человек. И если я хоть что-то понимаю в человеческой психологии, это сделал не Потапов.
– Не нужно гадать, – попросил его Машков, – все получилось так, как должно было получиться. Может, они сделали это специально, чтобы выдворить его из страны. Живой свидетель на процессе разнес бы нашу политическую систему в клочья. А эмигрант, попросивший убежища в Америке, уже никому не страшен.
Дронго молчал. Он посмотрел на полковника таким взглядом, что тот поежился. Потом вдруг Машков с неожиданной злостью сказал:
– Знаю, знаю. Все знаю, что ты хочешь мне сказать. Я иногда думаю, что еще должно случиться с нашей страной, чтобы мы наконец осознали, в какой пропасти мы все оказались. И не могу представить себе глубины падения. Я завтра же подам рапорт на увольнение.
– Глупо, – возразил Дронго, – чем меньше будет в ваших органах порядочных людей, тем хуже будет для всех остальных.
– Не нужно ничего говорить, – попросил Машков, – а то я сам возьму винтовку и пойду вместо Рашникова кого-нибудь убивать. Например, нашего директора. Или того чиновника, к которому он поехал... Или... самого себя, – неожиданно закончил он и отвернулся.
Автомобиль «Скорой помощи» медленно ехал по направлению к стадиону. Начался второй тайм. Спартаковцы снова пошли вперед. Трибуны загудели. Коробов незаметно потер грудь. И взглянул на часы. До назначенного времени было еще несколько минут.
Перед въездом на стадион Рашников еще раз посмотрел на себя в зеркало. Он учел все обстоятельства, даже сел сам за руль автомобиля. Он знал психологию охранников: они обращали основное внимание на пассажиров служебных машин, почти не глядя на водителей. Сказывалась инерция мышления. Рашников мягко затормозил метрах в пятидесяти от входа, куда въезжали правительственные машины. Теперь оставалось только ждать. Посол взглянул на Пекова. Тот облизнул губы. Он тоже волновался.
– Ты взял с собой оружие? – неожиданно спросил Машков.
– Взял, – кивнул Дронго, – ты ведь знаешь, что я терпеть не могу пользоваться оружием. Любой человек на уровне подсознания считает, что пистолет может решить все его проблемы. И, как правило, ошибается.
– Я тебя все оформлено правильно?
– Боишься, что меня посадят за незаконное ношение оружия? – насмешливо осведомился Дронго. – Или ты думаешь, что они найдут другой способ вывести меня из игры?
– Хватит, – помрачнел Машков, – еще накликаешь на себя беду.
Ровно за полчаса до окончания матча Коробов закрыл глаза, тихо застонал и стал заваливаться на своего соседа. В этот момент «Спартак» забил второй гол. Стадион взорвался.
– Ты чего, мужик? – спросил у Коробова сосед, толкнув его в бок.
– Ему, кажется, плохо, – сказал другой, глядя на свесившуюся руку Коробова.
– Да, – прохрипел Коробов. Он почти ничего не имитировал. Сердце в последние годы у него все время болело.
– Ему нужен врач, – сказал второй.
Машина «Скорой помощи» подъехала к входу. Контролер подошел к автомобилю, взглянул на водителя. Ему было лет сорок пять. Большая бородавка на лице, темные усы. Нет, это был не Рашников. А сидевший рядом с ним молодой парень вообще не был похож на того человека с фотографии, которую им раздали.
– Что нужно? – лениво спросил контролер.
– В вашем секторе человеку стало плохо, – пояснил Рашников, – нас срочно вызвали.
– Езжай обратно, – отмахнулся контролер, – у нас своих машин хватает.
– Знаю, что хватает, – усмехнулся Рашников, – но нас вызвали помочь. Человеку с сердцем плохо стало, в ваших машинах кислорода нет. Как будто ты не знаешь.
Контролер посмотрел на стоявшего рядом сотрудника милиции. Тот пожал плечами. Ему было все равно. Может, этот водитель и прав. Контролер заколебался. Рашников не знал, что в этот момент «Спартак» забил гол и Коробов стал хвататься за сердце с минутным опозданием.
– Что случилось? – подошел к машине сотрудник ФСБ. Он тоже помнил фотографию, которую ему выдали. Но этот водитель не был похож на человека с фотографии. А его напарник был молодым человеком.
– Говорят, что привезли кислород, – объяснил контролер.
– А в наших машинах его нет? – строго спросил сотрудник ФСБ. – Здесь столько автомобилей «Скорой помощи».
– Говорят, что нет.
– Тьфу ты черт, настоящий бардак, – выругался контрразведчик.
– Сообщают из четырнадцатого сектора, – вдруг вмешался офицер милиции, доставая свою рацию, – у них там человек с сердечным приступом.
– Проверьте автомобиль и пропустите, – разрешил сотрудник ФСБ.
Контролер поспешил проверить машину. В салоне фургона никого не было. Он добросовестно все осмотрел. И вышел из автомобиля, хлопнув ладонью по стеклу.
– Проезжай.
До конца матча оставалось около двадцати минут. Коробова вынесли из сектора. Рядом суетились врачи. Рашников развернул машину, встав таким образом, чтобы видеть стоявшие за ограждением автомобили чиновников, находившихся в правительственной ложе. Он точно знал, в какой автомобиль сядет московский мэр.
Оставалось около десяти минут. «Динамо» в попытке отыграться перешло на половину поля соперника, яростно штурмуя ворота спартаковцев.
Дронго взглянул на часы. Посмотрел на Машкова. До конца оставалось не так много времени. Неужели он ошибся, и Рашников здесь не появился?
– Обзвони все посты, – предложил Дронго, – проверь еще раз. Может, кто-нибудь въезжал после начала матча.
– Хорошо, – сказал Машков без особого энтузиазма. Он начал опрашивать своих сотрудников, находившихся в разных концах гигантского стадиона.
– Никто не проезжал. Все нормально. Все спокойно, – докладывали ему офицеры ФСБ. В одном месте сообщили, что приехала группа сотрудников милиции. Десять человек, которые находились в оцеплении у западных трибун. В другом месте сообщили, что стало плохо одному из зрителей и его вынесли с трибуны.
– Приехала машина «Скорой помощи», – сообщил сотрудник ФСБ, – мы все проверили. Посторонних не было.
Динамовцы едва не забили гол. Стадион ревел, напряжение достигло своего апогея.
– Никого не пропускали, – сообщил Машков, – только машину «Скорой помощи».
Дронго взглянул на часы. Оставалось несколько минут.
– В каком секторе? – спросил он машинально.
Машков еще раз связался со своим офицером, переспросив у него, в какой сектор въехала машина «Скорой помощи».
– Рядом с правительственной ложей, – ответил ничего не подозревавший офицер, – где стоят правительственные машины.
– Их машины, – прошептал побелевшими губами Машков, взглянув на Дронго.
