Продолжение состояло в том, что пастор Фергюсон, осознавший, каким способом служба безопасности смогла проникнуть в его миссию, начал рассуждать по-новому— он начал рассуждать масштабно.
Итак, он избавился от своих восьми учеников, предположительных осведомителей, после чего вступил в контакт с коммунистическим подпольем, чтобы условиться о встрече. Представившись британским сторонником Истинного учения, он сказал, что им нужно увидеться, чтобы поговорить о будущем.
На то, чтобы организовать эту встречу, понадобилось некоторое время, но в конце концов его приняли пятеро мужчин из коммунистического руководства провинции Резави-Хорасан. Пастор Фергюсон предпочел бы, конечно, встретиться с тегеранскими коммунистами, поскольку именно они, как ему представлялось, все решают, но и такая встреча тоже пойдет на пользу. Или не пойдет.
Пастор Фергюсон вкратце изложил коммунистам свою идею, состоявшую в том, что англиканство должно стать в Иране государственной религией, как только коммунисты победят. Если коммунисты пойдут на это, то пастор Фергюсон согласен занять должность министра по делам религии и следить, чтобы в стране с самого начала не было перебоя с Библиями. А строить церкви — это уже потом, для начала можно будет использовать закрытые мечети и синагоги. Кстати, как на взгляд господ коммунистов — скоро ли произойдет коммунистическая революция?
Коммунисты, однако, проявили гораздо меньше энтузиазма и даже интереса, чем рассчитывал пастор Фергюсон. Более того, до сведения пастора Фергюсона довели, что когда придет срок, то, помимо коммунистического учения, никакого иного не будет — англиканского в том числе. После чего пастору выдали по первое число — он морочил им голову своими лживыми обещаниями, чтобы добиться этой встречи, но более пустой траты времени коммунисты не припомнят.
Затем была проголосована резолюция, что пастора Фергюсона следует угостить тумаками, прежде чем посадить на поезд и отправить обратно в Тегеран (трое за, двое против), и что для здоровья пастора будет много лучше, если он не станет утруждать себя попытками сюда вернуться (единогласно).
Аллан, усмехнувшись, заметил, что ни в коей мере не стал бы исключать вероятность, с позволения господина пастора Фергюсона, что пастор не в своем уме. Пытаться договориться с коммунистами по религиозному вопросу — дело ведь совершенно безнадежное, разве пастор не понимает?
Пастор отвечал, что язычникам вроде господина Карлсона лучше бы даже не пытаться судить, что разумно, а что нет. Поскольку в его случае шансы рассудить правильно навряд ли уж так велики.
— Но представляете, господин Карлсон, представляете, если бы мы договорились? Представляете — телеграмма архиепископу Кентерберийскому о том, что одним махом появилось пятьдесят миллионов новых англикан!
Аллан признал, что грань между безумием и гениальностью настолько тонка, что в данном случае он может и в самом деле не отличить одно от другого, но от своих подозрений пока что не отказывается.
Как бы то ни было, а тайная полиция шаха, как выяснилось, проведала о резави-хорасанских коммунистах, и не успел пастор Фергюсон сойти с поезда, как был схвачен и доставлен на допрос.
— И тогда я признался во всем и даже больше, — сказал пастор Фергюсон, — поскольку мое тщедушное тело не создано для того, чтобы терпеть пытки. Тумаки одно дело, а пытки — совсем другое.
В результате этого немедленного и даже избыточного признания пастора Фергюсона отправили в нынешнюю камеру и оставили там на две недели в покое, поскольку глава ведомства — вице-премьер-министр — находился в командировке в Лондоне.
— Вице-премьер-министр? — переспросил Аллан.
— Да, он же главный убийца, — сказал Кевин Фергюсон.
Про иранскую службу безопасности говорили, что нет на свете организации более централизованной. Для того чтобы вселять страх в местное население или истреблять коммунистов, социалистов или исламистов, благословения самого ее главы, разумеется, не требовалось. Но касательно всего, что хоть немного выходило за обычные рамки, решения принимал только он лично. Шах присвоил ему титул вице-премьер-министра,но по сути глава службы безопасности — это убийца, сообщил пастор Фергюсон.
— Причем надзиратель говорит, что «вице» произносить не стоит, если, на беду, приведется с ним встретиться лично, — чего в моем и вашем случае, видимо, не миновать.
Наверное, пастор успел пообщаться с коммунистическим подпольем несколько больше, чем рассказывает, подумал Аллан, поскольку Фергюсон продолжал:
— С самого окончания Второй мировой здесь уже присутствовало американское ЦРУ, это оно создало тайную полицию шаха.
— ЦРУ? — переспросил Аллан.
— Ну да, теперь они так называются. Бывшее УСС, но занимаются все теми же грязными делами. Это они научили иранскую госбезопасность своим штучкам и всяческим пыткам. Как только устроен этот человек, что позволяет ЦРУ вот так уничтожать мир!
— Это вы про американского президента?
— Гарри С. Трумэн будет гореть в аду, истинно говорю вам, — сказал пастор Фергюсон.
— Да что вы! — удивился Аллан.
В центре Тегерана, в камере следственного изолятора службы государственной безопасности дни сменялись днями.
Аллан поведал пастору Фергюсону историю своей жизни, не опуская ничего. После этого пастор умолк и перестал с Алланом разговаривать, поняв, какие отношения связывают его соседа по камере с американским президентом и — что гораздо хуже! — со сброшенными на Японию бомбами.
Вместо этого пастор обратился к Богу, испрашивая совета. В самом ли деле Господь послал господина Карлсона ему, пастору, в помощь или за всем этим, наоборот, стоит сам Сатана?
Но Бог ответствовал молчанием, как поступал нередко, и такой ответ пастор Фергюсон всегда понимал как призыв думать самому. Вообще-то попытки пастора обойтись собственным умом не всегда хорошо кончались, но это еще не повод сдаваться.
Взвесив в течение двух дней все «за» и «против», пастор Фергюсон пришел к выводу: с язычником на соседней койке следует покамест заключить перемирие. И сообщил Аллану, что намерен снова начать разговаривать с господином Карлсоном.
Аллан признал, что хотя с молчащим пастором ему было, конечно, куда лучше и спокойнее, но в перспективе все-таки предпочтительнее, когда человек отвечает, если к нему обращаются.
— Кроме того, надо все-таки попытаться выбраться отсюда, причем желательно до того, как этот главный убийца вернется из Лондона. Так что не дело нам сидеть по своим углам и дуться друг на друга, — как считает господин пастор?
Ну да, пастор Фергюсон поддерживал такой подход. Когда главный убийца снова будет на месте, их ожидает краткий допрос, после которого люди, как правило, исчезают. Так, по крайней мере, слышал пастор Фергюсон.
Камера предварительного заключения не была, разумеется, настоящей тюрьмой со всеми ее атрибутами, включая двойные засовы на всех дверях. Иногда охранники даже вообще забывали запереть двери как следует. Однако на входе и выходе из здания всегда стоят не меньше четырех человек охраны, и эти не станут хлопать глазами, если вдруг Аллан и пастор попытаются прошмыгнуть мимо.
Может, попробовать бунт устроить? — размышлял Аллан. А потом смыться в общей суматохе. Такой вариант стоит обдумать.
И, чтобы поразмыслить спокойно, Аллан дал пастору задание выяснить у охраны, сколько у них осталось времени. Точнее говоря — когда возвращается главный убийца.
Когда уже будет слишком поздно?
Пастор обещал разузнать, как только представится такой шанс. Может, прямо сейчас, потому что за дверью лязгнуло. Самый молодой и любезный из охранников заглянул в камеру и с сочувственным видом сообщил:
— Премьер-министруже вернулся из Англии, так что пора и на допрос. Кто из вас пойдет первым?
Глава Национальной организации сведений и безопасности сидел в своем тегеранском кабинете и пребывал в самом дурном настроении.
