— А у этого братца где закусочная? Сколько он платит налога? Понаехали сюда, понимаешь, и убивают наших шведских мальчишек — массовой иммиграции давно пора положить конец! Слышите?
Аронсон ответил, что слышит, что благодарен за сведения, хотя в данном случае фамилия владельца уличной закусочной Юнгберг и он швед чуть более чем полностью — и, таким образом, не может быть ни турком, ни арабом. Является ли Юнгберг при этом мусульманином или нет, этого Аронсон сказать не может. Но это ему и не интересно.
Анонимный мужчина сказал, что улавливает издевательскую интонацию в лживом ответе комиссара и что вообще знает эти социал-демократические фигли-мигли.
— Нас много, и с каждым часом нас все больше — сами убедитесь на выборах в будущем году, — провещался аноним.
Комиссар Аронсон опасался, что тут аноним прав. Человек менее уравновешенный и чуть более просвещенный, чем комиссар, в подобной ситуации сразу предложил бы анониму идти лесом и бросил бы трубку. А вместо этого приходится вступить в дискуссию.
И подумав так, комиссар предложил анониму идти лесом и бросил трубку.
Аронсон позвонил прокурору Ранелиду и сообщил, что завтра с утра, с позволения прокурора, намерен отправиться в Вестеръётланд — проверить недавно поступившие сведения по делу столетнего деда и его дружков (Аронсон не видел необходимости сообщать, что знал о существовании брата у Бенни Юнгберга еще несколько недель назад). Прокурор Ранелид пожелал Аронсону удачи и снова ощутил возбуждение оттого, что вскоре войдет в избранный круг немногочисленных прокуроров, сумевших предъявить обвинение в убийстве с отягчающими обстоятельствами (или просто в убийстве, или как минимум в соучастии в том либо в другом) при отсутствии тела самого убитого. К тому же впервые в истории подобных обвинений жертв явно больше одной. Сперва, конечно, надо, чтобы Карлсон и его присные снова всплыли на поверхность, — но куда они денутся? Может, Аронсон выйдет на них уже завтра.
Время близилось к пяти, и прокурор засобирался домой, тихонько насвистывая и дав волю мыслям. Написать, что ли, книжку об этом деле? Величайшее торжество справедливости.Ничего название? Или слишком претенциозно? Великое торжество справедливости.Так лучше. Скромнее. Больше соответствует личности самого автора.
Глава 20
1953–1968 годы
Мао Цзэдун снабдил Аллана с Гербертом фальшивыми британскими паспортами (откуда их только взял!), и друзья отправились самолетом из Шеньяна через Шанхай, Гонконг и Малайзию. И вот уже бывшие узники ГУЛАГа сидели под зонтиком на белоснежном пляже всего в нескольких шагах от Индийского океана.
Все было бы замечательно, да только официантка, такая любезная, вечно все путала. Что бы Аллан с Гербертом ни заказывали из выпивки, она обязательно приносила что-то другое. Если приносила вообще — потому что могла и заблудиться на пляже. Последней каплей для Аллана стало, когда он заказал водку с кока-колой («водки чуточку больше, чем колы»), а получил писанг амбон— зеленый-презеленый банановый ликер.
— Ну все, хватит с меня, — сказал Аллан и собрался уже идти к директору отеля требовать, чтобы официантку заменили на другую.
— Ни в коем случае! — запротестовал Герберт. — Она же такая очаровательная!
Официантке по имени Ни Вайан Лакшми было тридцать два года и давно следовало бы выйти замуж. Недурная собой, она происходила из не слишком почтенной семьи и не имела лишних денег за душой. К тому же все знали, что соображает она не лучше, чем кодок— балинезийская лягушка. Поэтому Ни Вайан Лакшми осталась ни с чем, когда мальчики острова выбирали себе девочек, а девочки — мальчиков (в той мере, в какой последним это дозволялось).
Это ее не слишком огорчило, ведь в мужском обществе она всегда чувствовала себя неловко. Да и в женском. Да и вообще с другими людьми. Но так было лишь до нынешнего часа! Потому что есть что-то особенное в одном из этих новых белых постояльцев отеля. Его зовут Герберт, и кажется, что… что у них много общего. Он, правда, минимум на тридцать лет ее старше, но это же совершенно не важно, потому что она… влюбилась! И любовь оказалась взаимной. Герберт никогда еще не встречал человека, соображавшего почти так же туго, как он сам.
Когда Ни Вайан Лакшми исполнилось пятнадцать, отец подарил ей на день рождения «Грамматику». Мысль отца состояла в том, чтобы дочка выучилась говорить по-голландски, поскольку Индонезия в то время была голландской колонией. Через четыре года упорной борьбы девушки с учебником в гости к ним заглянул один голландец. Тогда Ни Вайан Лакшми впервые решилась попробовать себя в голландском, стоившим ей таких трудов, и тут оказалось, что говорит она по-немецки.Отец, который тоже сообразительностью не блистал, купил ей не тот учебник.
Теперь, семнадцать лет спустя, это несчастное обстоятельство обернулось своей противоположностью, потому что Ни Вайан Лакшми и Герберт могли разговаривать друг с другом и объясниться друг другу в любви.
А затем случилось следующее: Герберт затребовал (и получил) половину всех долларов, выданных Мао Цзэдуном Аллану, после чего отправился к отцу Ни Вайан Лакшми и попросил у него руки его старшей дочери. Отец решил, что над ним подшутили. В самом деле: заявляется иностранец, белый, буле,полные карманы денег — и просит руки самой тупой из его дочерей! Да такой даже если просто в дом постучит — уже сенсация. Ведь семья Ни Вайан Лакшми принадлежала к касте судра,низшей из четырех возможных на Бали.
— Вы точно не перепутали дом? — спросил отец. — И вы о старшей дочери спрашиваете?
Герберт Эйнштейн ответил, что вообще-то часто путается, но теперь нет — это совершенно точно.
Через две недели настало время свадьбы, ведь Герберт перешел в… какую-то религию, только забыл, как она называется. Но довольно занятная — слоновьи головы и все такое.
Пару недель Герберт пытался выучить имя свой жены, пока не сдался.
— Любимая, — сказал он. — Я не в состоянии запомнить, как тебя зовут. Скажи, ты очень расстроишься, если я буду звать тебя Аманда?
— Да нет, конечно, милый Герберт. Аманда звучит так красиво! Но почему именно Аманда?
— Сам не знаю, — сказал Герберт. — А у тебя есть другие предложения?
Поскольку у Ни Вайан Лакшми их не оказалось, то с этого момента она стала Амандой Эйнштейн.
Герберт и Аманда купили себе домик в деревне Санур, неподалеку от отеля и пляжа, где проводил время Аллан. Аманда уволилась из официанток, и не особенно переживала — все равно бы ее выгнали рано или поздно, потому что она ни одного заказа не могла выполнить как следует. Осталось только придумать, чем они с Гербертом намерены заняться в будущем.
Как и Герберт, Аманда путала все, что только можно было перепутать: левое становилось правым, верх — низом, а «то» — «этим». Поэтому она так и не смогла получить никакого образования: ведь для этого нужно как минимум, чтобы человек регулярно находил дорогу в школу.
Но теперь, когда у Аманды и Герберта целая куча долларов,все устроится! Я, конечно, ужас как плохо соображает, объясняла Аманда супругу, но я, как-никак, не дура!
И она рассказала, что в Индонезии продается все, и это крайне удобная штука для тех, у кого есть деньги. Герберт никак не мог взять в толк, что жена имеет в виду, но та хорошо знала, каково это, когда ничего не понимаешь, и вместо того, чтобы пускаться в дальнейшие объяснения, попросила:
— Ты скажи, что тебе самому хочется, милый Герберт!
— В каком смысле? Ты хочешь сказать… ну, скажем, водить машину?
— Вот-вот! — сказала Аманда.
Тут она извинилась, что ей надо пойти кое-что уладить. Но к ужину она вернется.
Три часа спустя она уже снова была дома, имея при себе новенькие водительские права на имя Герберта — но не только. Еще у нее был диплом автоинструктора, подтверждавший квалификацию Герберта, и свидетельство о приобретении местной автошколы, которой Аманда уже дала новое имя — «Эйнштейн-Автоправа».
