— Удастся, — заверил дядя.
Джено поднялся в комнату, развалился на кровати и, включив голубую лампу, осветившую потолок, посмотрел на гнилые бревна.
Потом открыл ящик тумбочки, достал оттуда порванную фотографию отца, прижал ее к груди и так и заснул, размышляя о таинственной черной печати.
Когда прозвонил будильник, на часах высвечивалось шестнадцать тридцать. На улице было почти темно, шел снег. В спешке Джено натянул куртку, влез в теплые ботинки и обмотал тощую шею шерстяным шарфом. Ему зверски хотелось есть.
Спустившись в кухню, он, отломив два куска хлеба, с жадностью проглотил их. Открыл холодильник, чтобы найти что-нибудь посущественнее, и тут взгляд его упал на календарь, который показывал двадцатое декабря. До Рождества оставалось всего пять дней. Выходит, он проспал целых десять суток!
— Не может быть! — Джено снова уставился на календарь. Точно, двадцатое декабря.
Он выбежал на улицу: амбулатория оказалась закрытой. Дядя исчез бесследно. Тихо падали снежинки, и на улице Душистого розмарина не было ни души. О приближении Рождества напоминали сверкающие гирлянды красных и желтых лампочек, протянутые от одного фонаря к другому.
Джено решительно зашагал вперед, стараясь не поскользнуться. Ему не терпелось поговорить с мадам и потребовать от нее объяснений, почему он спит как сурок. Не может быть, чтобы чай с печеньем вызывали такие последствия.
— Эй, Джено! — услышал он.
На обочине дороги, рядом с большой елкой, стоял Никозия.
— Что ты здесь делаешь один в такой снегопад? — спросил его Джено.
— Я поссорился с Галимедом. Иногда мой двоюродный братец становится невыносимым, — сказал Никозия, набирая голыми руками пригоршни снега. — А куда ты идешь так поздно? К сумасшедшей старухе?
— Иду, куда надо. — Джено пожал плечами и пошел дальше.
— Хочешь, сходим в аптеку? Ту, что в переулке Черной лилии? Помнишь, в прошлый раз мы так и не смогли добраться туда! — Никозия пытался хоть как-то задержать Джено, но тот шел не останавливаясь. Тогда Никозия схватил Джено за куртку и спросил: — Мы ведь друзья, правда?
— Друзья? Хотелось бы, но у меня нет друзей. Все, да и ты тоже, только издеваются надо мной.
В голове у Джено уже привычно зашумело, он заморгал, словно у него начался нервный тик.
— Тебе плохо? Твои глаза… — забеспокоился Никозия.
— Ничего страшного. Сейчас пройдет. Иди домой. Скоро Рождество, помирись с братом. — Джено протянул Никозии руку, и тот пожал ее.
Оставив Никозию Фратти в недоумении, Джено продолжил свой путь. Снег бил прямо ему в лицо, и, когда он добрался до дома номер шестьдесят семь, глаза стали влажными, а сердце стучало, как барабан. Войдя в дом, он сразу же почувствовал запах Горгианской Лаванды.
— Наконец-то! Располагайся, ты и так опоздал, — донесся голос мадам Крикен из секретной комнаты.
Мальчик заглянул в дверной проем и увидел, что пожилая дама держит в одной руке чашку чая, а в другой — тарелочку с зеленым печеньем.
— Вот твой полдник. Я готовлю печать.
Наполеон сидел рядом с хозяйкой и умывался.
Джено уперся руками в бока и, собравшись с духом, выкрикнул:
— Я больше не хочу засыпать и просыпаться, когда вам угодно!
— Не раздражайся. Все хорошо. Пей, а то чай остынет, — ответила француженка и, глядя на него ледяными глазами, повысила голос: — Ты прекрасно знаешь, что должен меня слушаться.
Джено опустил голову и с грустным видом побрел к столу. Без единого слова выпил чай и съел два печенья.
— Ты попрощался с дядей? — спросила женщина.
— Нет. Даже не видел его, — проворчал мальчик.
— Я хотела сказать: ты увидишься с ним, чтобы попрощаться.
Джено с тревогой посмотрел на изогнутый ключ в руках мадам, который она попеременно вставляла в пазы на корпусе печати.
— Сколько времени я пробуду внутри? — спросил он.
— Совсем немного, — ответила она, не оборачиваясь.
— Что мне придется там делать?
— Путешествовать, думать, мечтать…
— Путешествовать? Но… это значит, что я уже уезжаю? Я отправлюсь в путь на черной печати? — встревожился Джено.
— Да, на печати. — Она повернулась к Джено и показала ему ключ.
— Но это же невозможно! Я не взял даже запасные штаны, джемпер… и потом, я еще не готов.
В это время в дверь постучали. Наполеон мяукнул и побежал к выходу. Марго поправила волосы и поспешила за котом. Джено сидел неподвижно, не отрывая глаз от магического объекта.
— Бон суар, Флебо. Проходи. Мы тебя ждем. — Женщина говорила с ним, как с давним знакомым.
С порога доктор Молекула протянул к племяннику руки:
— Иди сюда, мой мальчик. Я хочу обнять тебя, перед тем как ты отправишься в путь.
Джено подбежал к дяде. Обнял его, прижался лицом к холодному пальто и закрыл глаза.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Думай о том, что сможешь снова увидеться с родителями. Мне бы тоже хотелось отправиться с тобой, — взволнованно проговорил дядя.
— Прекратите, не то я расплачусь, — воскликнула Марго, — а мне надо закончить работу.
Пар от черной печати усилился и почти наполовину скрыл ее. Аромат Горгианской Лаванды распространился по всему дому. Флебо, державший Джено за руку, был потрясен этим фантастическим зрелищем.
Мальчик пару раз кашлянул.
— Я отправлюсь туда только при одном условии, — неожиданно сказал он. — Хочу взять с собой фотографии родителей. Пойду принесу их.
Мадам Крикен кивком показала, что согласна. Флебо тоже. Наполеон прищурил голубые глаза, мяукнул и, подняв хвост, проводил мальчика к выходу.
— Я скоро вернусь. — С этими словами Джено выбежал за дверь.
Было темно. Вдоль улицы Душистого розмарина вдали горели фонари и рождественские гирлянды, а у калитки с ноги на ногу неуклюже переминалась какая-то фигура.
— Никозия! — на бегу воскликнул Джено.
Это действительно был Никозия, и он энергично подавал Джено какие-то знаки.
— Бежим! — крикнул Джено, поравнявшись с ним.
И они помчались по улице Душистого розмарина.
— Почему ты удираешь? Увидел привидение? Или тебя испугала старуха? — спросил Никозия, останавливаясь.
— Ни от кого не удираю. Пойдем, проводишь меня домой, — сказал Джено, прикрывая рот шарфом.
Дома Джено вмиг взлетел по лестнице и уже был в комнате, пока полный Никозия, едва переставляя ноги, поднимался по ступенькам.
Юный Астор Венти ледяными руками включил голубую лампу и забрал из тумбочки три фотографии.
— Это мои родители, — сказал он, показывая их Никозии. — Они никакие не сумасшедшие. Сегодня я отправляюсь за ними. Клянусь, я найду их!
Никозия сел на кровать и стал рассматривать снимки.
— Твоя мама, твой папа, а это… это ты? Маленький?
— Да. Мне было всего три месяца, когда их похитили. Я никогда не верил и не верю, что они погибли.
— Где же ты будешь их искать?
— Не могу сказать тебе этого. Если ты настоящий друг, не рассказывай ничего ни Мирте, ни своему братцу. В общем, никому. Впрочем… скажи им, что видел, как я уезжаю. Что еду в больницу на лечение. Пусть они думают, что я действительно болен. Мадам Крикен помогает мне и дядя тоже. Но никто, повторяю, никто в Нижнем Колоколе не должен ничего знать. Понятно? — Громадные глаза Джено светились.
— Обещаю. Я никому не скажу. Но что ты собираешься делать? Куда сейчас идешь?
— В красную виллу. Мне пора в путь. Не ходи за мной. И не надо меня искать. Но я вернусь, и не один, а со своими… Наконец-то у меня будет семья… как у всех… — С этими словами Астор Венти-младший сбежал по лестнице вниз.
Никозия Фратти стоял, освещенный мигающими рождественскими гирляндами, и смотрел на удаляющуюся фигуру Джено. Он и представить себе не мог, в какое невероятное путешествие отправляется его друг. Впереди его ждало приключение, конца которого не знал никто, даже мадам Крикен.
Джено прижал фотографии к груди, с сияющим лицом толкнул калитку красной виллы и поспешно вошел в дом.
