Самолет медленно катился по взлетно-посадочной полосе, я уже собирался вставать, как вдруг ожил громкоговоритель. Вслед за объявлением на китайском прозвучал английский перевод. Нас просили оставаться на своих местах, пока нам не разрешат покинуть самолет.
«Странно», — подумал я.
А потом увидел двух китайцев в официальной форме и медицинских масках. Они направлялись прямиком ко мне. И у одного из них в руках был градусник.
Стюардесса подошла к нам, чтобы переводить все, что они говорят.
— Это люди из китайского правительства, — объяснила она. — Они должны измерить вашу температуру.
— Хорошо, — кивнул я, понимая, что сейчас не время для споров.
Я послушно ждал, пока китайцы померяют мне температуру. Видимо, показания градусника их не слишком обрадовали, потому как стюардесса сказала мне:
— Вы должны пройти небольшое медицинское обследование. Эти люди вас проводят.
На дворе был 2008 год, и в мире царила истерия по поводу свиного гриппа. Китай особенно переживал из-за угрожающей человечеству пандемии. За несколько дней до отлета я смотрел выпуск новостей, в котором говорилось, что иностранцев с малейшими признаками инфекции просят немедленно покинуть страну. Многих помещают в карантин и держат там иногда целую неделю.
Поэтому, признаюсь, я слегка занервничал, когда меня выводили из самолета. Мысленно я уже представлял себе, как на месяц застряну в какой-нибудь китайской больнице. Меня обследовали с ног до головы, взяли все виды анализов, начиная с крови и заканчивая мазком. Думаю, они нашли немало интересного, но, к счастью, ни следа свиного гриппа, атипичной пневмонии или чего-то заразного. Через пару часов китайский чиновник извиняющимся тоном сообщил мне, что я могу идти.
Но теперь я должен был самостоятельно искать, откуда вылетает самолет до Мельбурна! Я стоял посреди беспокойного пекинского аэропорта и пытался сообразить, в какую сторону двигаться. На поиск багажа и нужного рейса у меня оставалось три часа. В последний раз я был в аэропорту много лет назад. Я и забыл, какое это огромное и бездушное — да, именно так я охарактеризовал бы пекинский аэропорт — место. Чтобы добраться из третьего терминала в противоположной части здания, мне пришлось сесть на поезд.
Несколько раз свернув не в ту сторону, я нашел нужный терминал меньше чем за час до вылета. Вздохнув с облегчением, я упал в свое кресло в салоне самолета и проспал до самого Мельбурна. К сожалению, мои приключения еще не закончились.
На таможне служебный лабрадор проявил недюжинный интерес к моему багажу.
— Простите, сэр, но вам придется пройти с нами, — сказал охранник.
«Господи, — устало подумал я. — Я так никогда не встречусь с матерью!»
Меня отвели в специальную комнату, где охрана принялась осматривать мой багаж. Просканировав сумку при помощи электронного детектора наркотиков, они нахмурились. Я понял, что у меня проблемы.
— Боюсь, детектор показал, что у вас в сумке кокаин, — сказал охранник.
Я вытаращил на него глаза, не совсем понимая, что он говорит. Как такое возможно? Я не принимал кокаин и не знал никого, кто увлекался бы этим наркотиком. Ни один из моих знакомых просто не мог себе его позволить.
Далее выяснилось, что если я везу кокаин исключительно для личного пользования, то по закону они ничего не могут мне предъявить.
— Если вы просто принимаете наркотики и не собираетесь их распространять, скажите нам об этом, и мы вас отпустим.
Я поспешил объяснить, что в данный момент пытаюсь освободиться от наркозависимости, поэтому принимаю только субутекс, прописанный мне доктором. В подтверждение своих слов я показал им письмо от врача из клиники. Судя по тому, что после этого меня отпустили, мои усилия не пропали даром. И все равно я застрял на таможне почти на час. А мне еще предстоял перелет до Тасмании! К тому времени, как я добрался туда, я уже едва держался на ногах от усталости.
Несмотря на все злоключения, я был невероятно рад увидеть маму. Она встретила меня в аэропорту Тасмании, расплакалась и долго не выпускала из объятий.
Мамин дом оказался именно таким, каким она его описывала: просторный коттедж с большим садом. Вокруг были фермерские земли, а рядом с границей участка протекала река. Я сразу полюбил это тихое живописное место. Весь следующий месяц я гулял по саду, отдыхал и в каком-то смысле учился жить заново. Дней через десять я уже чувствовал себя другим человеком. Все тревоги остались в Лондоне, то есть в буквальном смысле в десяти тысячах миль от меня. Мамин материнский инстинкт заработал на полную мощность, и кормили меня на убой. Я чувствовал, как с каждым днем ко мне возвращаются силы. А еще — как восстанавливаются наши с мамой отношения.
Поначалу в разговоре мы старались не касаться некоторых тем, но в какой-то момент я почувствовал, что могу открыться своей матери. Однажды вечером мы сидели на веранде и любовались закатом. Я немного выпил, и внезапно разговорился. Это не было похоже на исповедь и совсем не напоминало речи героев из голливудских фильмов. Я просто говорил… и говорил.
Ощущение было такое, будто плотину прорвало. Многие годы я принимал наркотики, чтобы заглушить свои чувства, чтобы максимально их подавить. Теперь это должно было измениться. Эмоции возвращались ко мне, и я заново учился с ними справляться.
Когда я рассказывал о некоторых особенно неприятных моментах своей жизни, мама смотрела на меня с неподдельным ужасом, как, наверное, смотрела бы любая мать на своего сына.
— Тогда в баре я чувствовала, что у тебя проблемы, но и подумать не могла, что все так плохо, — сокрушалась она. В маминых глазах блестели слезы.
По большей части она слушала меня, уткнувшись в ладони, и лишь время от времени повторяла: «Почему?»
— Почему ты не сказал мне, что потерял паспорт?
— Почему не позвонил и не попросил помочь?
— Почему не пришел к отцу?..
Естественно, она винила во всем себя.
Твердила, что подвела меня, но я постарался убедить маму, что она тут ни при чем. Я сам себя подвел. И больше тут некого винить.
— Не ты решила, что твой сын будет спать в картонных коробках и каждый вечер получать по морде. Это я решил, — сказал я.
От моих слов мама только сильнее расплакалась.
После того как был разбит первый лед, общаться стало куда проще. Мы делились воспоминаниями о прошлом, о моем детстве в Австралии и в Англии. Теперь мне было легко говорить маме правду. Я рассказал, что в то время постоянно чувствовал, будто она где-то далеко, хотя она в тот момент могла сидеть в соседней комнате. И еще поделился мыслью, что вечные переезды и череда постоянно меняющихся нянь, скорее всего, повлияли на меня не лучшим образом. Эти слова маму заметно расстроили, хотя она и попыталась возразить, что лишь старалась обеспечить нам крышу над головой и средства к существованию. Я понимал ее, и все же хотел, чтобы тогда она чаще была рядом.
Мы разговаривали не только о грустном — в маленьком доме у реки нередко раздавался наш смех. Вспоминая, как мы ругались, когда я был подростком, мы улыбались, признавая, что все-таки очень похожи.
— Это было столкновение двух сильных личностей, — улыбалась мама. — Я сильная личность, и ты тоже. Это у тебя от меня.
Но большую часть времени мы все-таки говорили о настоящем, а не о прошлом. Мама забросала меня вопросами о реабилитации. Ее очень интересовало, чего я хочу достичь теперь, когда с наркотиками практически покончено. Я объяснил, что пока не задумывался об этом, предпочитая делать по одному шагу за раз. Если мне повезет, через год я окончательно перестану зависеть от препаратов.
Иногда мама просто сидела и слушала, чего мне очень не хватало, когда мы жили вместе. Впрочем, наверное, она тоже нуждалась в понимании и внимании с моей стороны. Думаю, за этот месяц мы узнали друг друга лучше, чем за последние десять лет. И стали ближе, чем когда-либо.
Во время наших разговоров я часто упоминал Боба. Я привез в Австралию фотографию рыжего и показывал ее всем, кому было интересно.
