– Ты че, попутал? Че ты гонишь? Батон, сейчас каникулы у нас. Весенние каникулы, – искренне возмутился подросток. – Мы у Калоши два дня зависали. Музыка там, культура всякая. Сами с моей биологической матерью хотите, чтобы я культурно развитым был и вас не позорил.
Адвокат подскочил к нему вплотную.
– Не смей так маму называть, дебил! Ты как к родителям относишься? Скотина неблагодарная!
Подросток нависал над тщедушным адвокатом. Не нужно было смотреть на носы, чтобы понять, что в подростке нет ни грамма от Блидевского. Парень уже в четырнадцать лет значительно превосходил его по комплекции. Широкие плечи и мощные конечности вкупе с блондинистыми волосами разительно контрастировали с лысеющим тщедушным брюнетом Блидевским.
– Ты меня просто домой пусти, мне переодеться надо. Мы сегодня в клуб идти хотели. Я дверь открыть не могу.
– Фу, как пивищем-то разит. Мамашу-идиотку свою спроси.
– Ну че ты опять начал, – загундел подросток. – Ну баночку выпил. Че такого? Че, домой теперь не пустишь?
– Мамашу-идиотку свою спроси.
– А вы опять, что ли, до развода поссорились? Во пипец-то. А я чего?
– Ты вообще дома должен был спать, придурок. Носит тебя где-то.
– Ну как спать. Я еще не ложился. Дверь откроешь – тогда посплю часок-другой. А вообще-то меня люди ждут.
– Не открою дверь. Твоя биологическая гнида замки опять поменяла. Я по ее милости на перекладных из Питера только сейчас добрался. Машина, видите ли, ей нужна.
– Слышь, а че тут у вас? Война, что ли, была? Стреляют везде. Тачка сгоревшая во дворе. Тут все замусорено.
– Тупой ты, как твоя мамаша. Эпидемия вокруг. Люди с ума сходят и убивать начинают. Ничего на улице не заметил?
– А че замечать-то? Нас Каркуша возит, а он вечно обдолбанный. Ну че? За мной скоро приедут.
– Даже не скоро, даже сейчас можешь катиться, дармоед.
Оба члена скандальной семьи внезапно застыли в молчании. На пороге появилась мамдель из дорогой квартиры. Она куталась в теплую курточку. У фифы был встревоженный и вместе с тем надменный вид, еще можно было сказать, что она выглядела растерянной.
– Простите, а Игорь не подъезжал? Я никак ни до него, ни до охранников дозвониться не могу.
– Нет, миленькая. Не было его, точно не было. Задерживается, наверное, – ответил старик.
– Как задерживается? Утро уже. Игорь вообще очень обязательный человек. Настоящий мужчина.
Ответом ей был богатырский храп из салона магии. Все не сговариваясь повернули головы в сторону открытой металлической двери. Громовые трели повторились.
– Э, слышь, дед. Ты че, там бегемота прячешь? Вместо охранной собаки, блин. – Подросток глумливо заржал.
Старик бросил гневный взгляд на подонковатого недоросля.
– Человек там. Казарян. Горе у него. Семья пропала. Его избили и ограбили, а семья пропала. Так убивается, бедный. – Старик сокрушенно покачал головой. – Всю ночь он не спал.
– Во, блин, – прокомментировал сказанное подросток. – Карапузы, наверное, в горы убежали, дикий народ.
Глумливый смех подростка оборвала звонкая пощечина. Фифа так врезала ладонью по мордатому лицу, что у Кирилла зубы лязгнули. Ее острый как шило взгляд уперся в детские глазенки недоросля.
– Ты что несешь, ублюдок. Совсем забылся? Ты над горем чужим глумиться решил? Юморист недоделанный. Петросяна из себя корчишь?
Подросток от неожиданности шлепнулся пухлой задницей на топчан. Бейсболка с блестящей металлической пластиной на козырьке слетела с его головы, и он сам на нее наступил.
– Простите, простите. Я пошутил, – выпучил он глаза.
– Вы как ребенка воспитываете? Он что себе позволяет? – Мамдель нависла над адвокатом.
Прекрасное лицо породистой богини пылало гневом. Адвокат оторопело попятился.
– Ты за языком следи, придурок, – визгливо крикнул Блидевский на сына и боязливо покосился на мамдель.
– Ребенка воспитывать надо. А то уже по улицам пройти невозможно, – гневно сказала фифа.
Она тут же забыла про отца и сына. К ней опять вернулся растерянно-встревоженный вид, но надменность испарилась, как утренний туман.
– Может, он звонил и просил передать что-нибудь? – В ее голосе сквозила хрупкая надежда.
– Нет, милая, ничего не передавал. Я его вообще не видел, как вчера на смену заступил.
– А может, говорили о нем что-нибудь? Напарник ваш, толстый такой. – Она смутилась. – Упитанный такой, справный мужчинка. По-моему, Петя его зовут? Так?
Надо же, она, оказывается, их замечает и даже имена помнит. Вид у модели был уже просто испуганным. Казалось, она сейчас заплачет. В больших томных глазах с красиво приподнятыми уголками начали расти горькие прозрачные капли слез.
– Нет, миленькая. Петя ничего не передавал, – ответил старик. – Он вообще с женой сильно поссорился. Может, забыл.
– А вы не могли бы ему позвонить? Или, может, он придет? – Надежда искоркой ожила в ее голосе.
– Сейчас, милая, конечно.
Старик придвинул к себе аппарат и стал искать в длинном списке под стеклом телефон Пети. Девушка опустилась на топчан рядом с еще не отошедшим от экзекуции подростком. Тот обалдело пялился на нее круглыми от удивления глазами. Она по-детсадовски положила ладошки на колени и, кусая губы, сверлила глазами консьержа.
Из трубки донеслись длинные гудки вызова. Старик нажал на кнопку громкой связи. Трубку долго никто не брал. Гудки смешивались со звуками шагов периодически проходящих людей, храпом Казаряна, хлопающими дверьми и выстрелами на улице. Наконец трубка щелкнула, и с другого конца линии послышался хриплый прокуренный голос Пети:
– Алло.
– Петя, здравствуй. Это Федор Ефимович, сменщик твой.
– Ну.
– Петя, ты вчера Петрова видел? Ну, из квартиры на крыше.
– Ну, был он.
– А не знаешь, куда делся?
– А куда он денется? Если вертолета своего не забрал, то вернется. Он весь вечер туда сумки какие-то таскал. Сам таскал.
– Петя…
– Иди на хрен, Ефимыч. Горе у меня, водку я пью. Ночью сын жену мою насмерть загрыз. Милиция его убила, а потом и жену убили. Ожила она. Во как, Ефимыч. Сейчас водку допью и с крыши прыгать пойду. Пачку с сигаретами я уже приговорил. Вот одна последняя сигарета осталась. Счастья тебе, Ефимыч. Лихом не поминай и прости, если чего не так. Ну, ты знаешь.
На другом конце линии раздались пьяные всхлипывания, а потом были грохот и звон. Наверное, Петя запустил аппарат в стену или об пол грохнул, а может, телефон просто упал. Но на удивление связь не разъединилась. Старый советский телефон проявил свои непробиваемые качества простой железобетонной вещи. Из трубки донесся страшный рев:
– А-а-а-а-а-а-а!!!
Крик шел на одной ноте. Еще были слышны удары кулаков по стенам и дверям. А потом был звон оконного стекла и тишина. Полная тишина. Только помехи электрической связи слегка шумели в трубке. Старик осторожно положил трубку на аппарат.
Мамдель сидела на топчане, поджав ноги и слегка склонив колени в одну сторону, руки сжимали край топчана до белизны костяшек. Модель сильно сутулилась, свесив голову на грудь.
«Боже мой! Какая же она худенькая. Молочком бы да с медом тебя попоить, и мясо каждый день», – не к месту подумал старик. Подросток все так же сидел рядом с ней. Но он уже выглядел как раскормленный испуганный воробей, весь всклокоченный и какой-то потерянный. От тупого хамского выражения на лице не осталось и следа. Адвокат гаденько улыбался.
«Нервное это у него, наверное», – подумал дед про старшего Блидевского.
Надеясь разрядить обстановку, Ефимыч ткнул пальцем в монитор, указывая на один из немногих оставшихся автомобилей.
– Вон, милая. Смотри, вертолет суженого твоего.
Петров обычно ездил на «Ауди» А-8, а вертолетом они назвали здоровенный немецкий бронированный джип Петрова. Стоящий рядом на парковке маленький спортивный автомобиль мамдели резко контрастировал с брутально-угловатым немцем.
– Я знаю, – тихо сказала девушка и жалобно улыбнулась. – Можно я с вами посижу, а то в квартире совсем страшно. Из обслуги никто не появился. Я одна там.
