около тридцати процентов населения, прежде чем ее остановили.
Дина выразительно указала в сторону острова:
– Здесь нет свободы, но и у нас ее нет. Мой мир – это мир мониторинга атмосферы, зон карантинов, частых медосмотров и тщательного слежения за здоровьем не только своим, но и близких, соседей, знакомых. Достаточно кашлянуть на улице, чтобы твои планы резко изменились на ближайшие дни, а то и хуже. Моя старшая сестра четыре месяца провела в закрытом блоке, в одиночестве. Персонал заходил к ней в герметичных костюмах. Это крайне плохо отразилось на ее душевном равновесии. Мы с вами похожи внешне, но разные внутри. Нам трудно переносить одиночество в любых формах, и у нас отсутствует такое явление, как насилие. Мы хорошо себя чувствуем в окружении друг друга, для нас не тайна эмоции тех, кто рядом, а многие умеют раскрывать мысли. Ограничение свободы – тяжелый удар не только для тех, кто попал в закрытый блок, но и для медицинского персонала. После четвертой эпидемии, когда начали вводить эти строгие меры, появилось… На ваш язык это можно перевести как «движение», или «партия». Участники готовились к тому, что рядом с ними раскроется портал для забора воздуха и надо успеть в него попасть до хлопка. Предполагалось, что в таком случае человек попадет на корабль Сеятелей, в лабораторию. Там он объяснит экипажу, что их действия привели к страшным последствиям, и те немедленно примут меры. С каждый годом участников движения становилось все больше и больше. Когда я родилась, в нем было задействовано почти все население. Мы были готовы в любой момент сделать шаг. Я ходила по улицам с посланием к экипажу в кармане и приспособлениями, которые могли помочь в трудную минуту. К сожалению, полный набор был тяжел, так что обычно ограничивалась мелочами.
– И в такой момент рядом раскрылся портал? – догадался Макс.
– Проще. Мне даже не пришлось к нему бежать – прямо в нем очутилась. Даже не знаю, смогла бы сделать шаг, окажись он в стороне. Я по характеру не слишком решительный человек.
Макс был готов поспорить с последним утверждением, но перебивать Дину не стал.
– Технологии создателей корабля были ограничены световым барьером. Быстрее света они передвигаться не могли, производить перенос объектов из мира в мир со сверхсветовой скоростью тоже не получалось. Один шаг к порталу означает многое. Для меня прошел миг, а на моей планете, возможно, не одна сотня лет. Все, кого я знала: родные, близкие, знакомые – их уже давно нет. Я никогда их больше не увижу. Так же, как и вы своих. Мы не знаем всех миров Рассадника, но те, что известны, располагаются очень далеко друг от друга. После хлопка меня забросило во внутренние помещения корабля. Там было темно, и я сразу заметила следы сильных повреждений. Фонаря надолго не хватило, но у моего народа развиты способности, для вас редкие. Я могу ориентироваться без света. Мне пришлось несколько часов пробиваться к поверхности через затопленные и разрушенные отсеки. Иногда на этом пути попадались останки предшественников – я оказалась там не первой. У одного нашлась расширенная аптечка, и это спасло, когда очередной отсек оказался заполнен ядовитым газом. Но это не спасло против болезней – все помещения вокруг лаборатории были заражены разнообразными штаммами. Вероятно, именно там их выращивали. Я должна была умереть, но спаслась благодаря трясучке. Думаю, ее тоже вызывает какой-то искусственно созданный микроорганизм. Сеятели в своем желании помогать разуму зашли слишком далеко, придумав несовершенное лекарство и не сумев его удержать. Возбудитель трясучки справляется с любой инфекцией, поэтому у вас нет эпидемий, но зато есть ужасные побочные эффекты. Самый страшный из них – диксы. Выбравшись наружу, я заразилась, потому и выжила. А затем пришлось быстро уходить – рядом с выходом местами опасно повышен радиоактивный фон. Видимо, тоже результат повреждений.
– А где этот выход? – спросил Кирпич. – Никогда не слышал, чтобы кто-то пробрался в глубь архипелага.
– На крайнем севере этой половины корабля.
– Что значит «этой половины»?
– Корабль похож на диск, разрезанный на две части. Половинки отделены друг от друга, но скрепляются в нескольких точках. Не уверена, но подозреваю, что как раз на второй половине находятся азиаты и прочие люди вашего мира, которые никогда не встречаются в этой части корабля.
– Если корабль космический, то почему на нем плавающие буи, трубы с водой, холодильники и всякое такое? – удивился Ботан. – Ведь в космосе все это окажется в безвоздушном пространстве, а здесь многое явно приспособлено для работы в водной среде.
– Не знаю. Извините, но я не ученый – вы же видите, что мне слишком мало лет для серьезной профессии, и подробности про то, чем занимался экипаж, не могу знать. И даже наши ученые тоже знают немногое – увы, перед предками экипаж не отчитывался. Но на планетах они оставались подолгу, всегда в океане. Наверное, корабль при этом приспосабливали для исследований и работы в условиях моря – он превращался в остров. Система расселин всегда затоплена – видимо, так было изначально предусмотрено. К тому же биологические хозяева корабля – амфибии, им водная среда нравится. А еще во многих местах заметны повреждения.
