никуда не делся – от трубы на арочных подпорках все так же поднимались потоки нагретой воды, многочисленные стайки мелких рыб избегали к ним приближаться, да и водорослей рядом не видать. Зато в стороне, под склоном, их хватает: отдельные пучки змееподобных съедобных лент, красноватые подушки жгучей колючки, от которой частенько страдают сборщики моллюсков, и поляны, заросшие бесполезной мелочью, которой нет названия и применения.
Колокол чуть заметно дернулся, и Хорек пояснил:
– Первая остановка. Ее на десяти метрах делают.
– Долго ждать? – уточнил Макс.
– Не. Две минуты обычно. По мне так зря – нас и без того медленно опускают.
– Не зря, – возразил Гиря. – К глубине лучше привыкать постепенно.
– Да ладно тебе. Не помнишь, как у главной лебедки стопор сломался, и мы камнем упали? Ничего страшного тогда не случилось.
– Там глубина была семнадцать, а падали вообще метров с пяти, а здесь полный тридцатник. У Пикара вроде четкие таблицы, по которым нас опускают и поднимают.
– На спуске это не главное. Вот подъем – да: если резко рванут, то лопнем как раздутые шарики. Макс, да ты не дрейфь. С тех пор лебедку подшаманили и две дополнительные поставили – все будет тип-топ.
– Я не боюсь. Тем более что уже был там.
– Ага. Мы слышали. Говорят, наверх тебя еле теплого подняли? И все равно не боишься?
– Тогда у меня не было такого колокола.
– Ладно, я не в обиду. Мало ли. На глубине все бывает. Ты, главное, не паникуй. А то рванешься вверх резко – и тогда точно хана. Это не нырок короткий – это долгое нахождение на глубине с воздухом. При резком поднятии у тебя кровь закипит как открытое шампанское, сосуды не выдержат.
– Знаю. Азот. Кессонная болезнь. Не переживай – не запаникую.
– Все так говорят. И все могут запаниковать. Даже я. Присматривать надо друг за другом. И старайся все делать тихо. Никаких ударов по металлу, и тяжести не бросай на дно или пол – аккуратно опускай. Тут в море всякое водится, и шумом можно большие проблемы заработать. Тебе, кстати, повезло крупно. В технике затонувшей часто попадаются гадины вроде мурен и спрутов. Селятся там, и даже запах синтетики и горючки их не пугает. Мы осторожно работаем, не лезем, не проверив, а вот обычные ныряльщики у готов часто гибнут.
Хорек, долго всматриваясь в глубину, спросил:
– Ты через дверь заходил или пробоину?
– Какую пробоину?
– Хвост отломился – там дыра должна образоваться.
– Нет там никакой дыры. А если и есть, то небольшая. Не помню я ее. Заходил через дверь.
– Там ничто не мешает?
– Нет, проем чистый. Наверху как бы порожек получился – через него мне пришлось перетаскивать контейнеры. У них положительная плавучесть – к потолку тянулись.
– Помнишь, где третий ящик?
– Конечно. Я ведь говорил уже.
– А еще там заметил что-нибудь?
– В смысле ценного?
– Да.
– Не помню. Какой-то хлам на полу валялся и плавал вокруг контейнера, но мне было не до разглядывания.
– Ребята в поселке говорили, что в вертолете было оружие. Автоматы и пистолеты. Не заметил?
– Нет. Да и что от оружия могло остаться за это время? Несколько месяцев прошло, тем более что соленая вода гораздо агрессивнее пресной.
– Ну мало ли – может, что-нибудь и сохранилось. Особенно если смазано хорошо.
– Не думаю, что на автомат кто-то стал бы наносить толстый слой смазки.
– Посмотрим.
– Там с дальней стороны какая-то аппаратура была.
– Какая?
