— Пропадет! — взялся он за Умсур. — В Кузню ему надо…
— За стол! Все за стол!
Начался кавардак. Летала посуда, пыхтел котел. Лавки вразнобой стучали ногами. Айталын надрывалась, созывая гостей — и метала гневные взгляды в мою сторону. Мюльдюн получил летучей тарелкой между глаз. Умсур бежала от кузнеца, кузнец догонял. В итоге за стол уселся один Нюргун. Лавка под ним натужно заскрипела. Любуясь кутерьмой, Нюргун мял в руках серебряную миску, как сырую глину.
«Вот так оно всё и ломается, — вздохнул я. — Приходит Нюргун, берет миску. Раз берет, два берет, три берет. Зови теперь миску, криком кричи — не прилетит. И на миску уже не похожа.»
Словно подслушав мои мысли, Нюргун ткнулся носом в изувеченную посуду — бесформенный комок серебра. Глянул на соседние миски — целые! — и тайком бросил комок под стол, а шаловливые ручищи спрятал за спину.
— Юрюн! Чего столбом стоишь?!
— И ничего я не стою… Послушай, Айталын…
— Да что тебя слушать? Что ты сказать можешь?!
— Не надо никакого угощения…
— Ты с ума сошел?!
— Понимаешь…
Сперва Айталын мне не поверила. Когда Умсур встала в мою защиту, она и ей не поверила. Решила, что Умсур издевается. Или шутит по-сестрински — что, в общем, одно и то же. «Ну и сиди, как дура, голодная!» — пылая от злости, Айталын бросилась к Мюльдюну. Увы, Мюльдюн тоже отказался есть. Силач тяжко вздыхал, сопел, хмурил брови, но продолжал бубнить, как заведенный:
— Ты не обижайся, да? Это вам…
— Ешь! Немедленно ешь!
— Нет, это вам. На первое время…
— Ешь, дурак!
— Это ваше. Я не голодный…
От отчаяния Айталын сунулась к мастеру Кытаю, и это было ее самой большой ошибкой. Ответ кузнеца я знал заранее:
— В Кузню ему надо… пропадет…
— Дурак! — из глаз Айталын брызнули слезы. — Дураки! Дураки дурацкие!
— Надо в Кузню…
— Какая еще Кузня?
— Моя Кузня. Надо…
— Кто пропадет?!
— Нюргун пропадет… Жалко!..
— Вы! Вы все! Опозорить меня хотите? Угощением брезгуете?!
Деревянная ложка с громким стуком шарахнула кузнеца по лбу. Мастер Кытай крякнул, потер ушибленное место, помянул Кузню, куда очень надо, и свалил от греха подальше. Бочком-бочком он подобрался к Нюргуну, присел рядышком на лавку.
Нюргун не возражал. Возражала лавка.
— Нас не уважаете? Наш дом не уважаете?! Вы…
Слова у Айталын закончились, и она разрыдалась. Я полез ее утешать, она вырвалась, забилась в угол, где раньше сидел Нюргун, всхлипывая и сотрясаясь всем телом. Вспомнилось: «Много есть, много пить — счастье в дом, радость в дом! Кумыс не пить — хозяина не уважать, гостей не уважать, семью свою позорить!» Я настолько живо представил себе Уота Усутаакы, что голос буйного адьярая ясно зазвучал у меня в ушах. Пальцы полезли под рубаху, нащупали на груди олененка Кэй-Тугута — подарок Уота. Свистулька молчала. Это у меня просто воображение хорошее. Ну да, Уот бы сестренку уважил — все бы сожрал и добавки потребовал. Потом, небось, жениться полез бы. Нет, мы уж лучше без адьяраев обойдемся!
— Пора нам, — Умсур глядела в пол. — Засиделись.
Мюльдюн понял намек верно и ухватил мастера Кытая за шиворот. Вовремя! Отчаявшись добиться толку от нас, балбесов, кузнец уламывал Нюргуна напрямую:
— В Кузню тебе надо, понимаешь?
— Не люблю.
