На наковальне играли кровавые блики.
— Ну-ка, покажись, Юрюн-боотур!
Я показался. Забренчал, застучал, звякнул.
— Молодец, — одобрил кузнец. — Мюльдюн-бёгё, пора бы тебе выйти прочь.
Не переча, мой брат оставил нас.
— Выбрал, — сказал я мастеру Кытаю. Что еще сказать, не знал, а молчать было неловко. — Спасибо большое!
— Рано благодаришь.
— Почему?
— Полработы не хвалят. Ложись!
И указывает на наковальню.
— Прямо сюда?!
Зябко стало — при горящем-то горне! Ну, раз так положено… Я вздохнул и полез, куда велели. Высоко, скользко. Полированная она, что ли? Забраться на наковальню в доспехе, с оружием за спиной — адова работенка! Я едва не свалился.
— Щит. Копье. Лук.
— Я…
— Возьми всё, что выбрал.
— Всё-всё?
— Да.
Пришлось слезть, взять щит с копьем, лук — и вскарабкаться по новой.
— Щит на левую руку. Копье в правую.
Лежу, боотур боотуром, на наковальне. Доспешный, значит, и вооружен до зубов. Устроился на боку, пялюсь в стену. На спину-то не лечь, там у меня обода со всяческим добром. Я лежу, а ко мне люди-тени — шасть! Я их увидел только теперь, когда они зашевелились. Идут по опилкам, а опилки не скрипят, помалкивают.
Узловатые ручищи кузнеца придавили меня к наковальне.
— Мастер Кытай! Что вы делаете?!
И слышу в ответ:
Лицо кузнеца нависло надо мной: складки, морщины, рот оскален. В отсветах пламени черты Кытая Бахсы, и раньше не слишком приглядные, горели и плавились. Вот-вот прольются дождем раскаленного металла! Разверзлась черная пещера рта, сверкнули клыки из железа, похожие на сошники плуга:
— Держите его!
Меня схватили за руки, за ноги. Чудом я исхитрился вывернуть шею: алатан-улатан! Вокруг — тени, тени, тени. И все с инструментом наизготовку! Кузнечные клещи сомкнулись на моих лодыжках и запястьях. Я рванулся, но тени держали крепко.
— Отпустите меня!
Тени молчали. Лицо кузнеца вознеслось, вознесся и я.
— Куда вы меня тащите?!
