— Я что? Обычное дело. А вот мой брат…
— Твой брат — это да. Ты, я вижу, парнишка смышленый. Чуешь, где настоящая работа! Такая работа в жизни один раз случается. Я, знаешь ли, ночью сплю и вижу…
Он заворочался. Должно быть, показывал, как он спит и что видит.
Я ждал, боясь спугнуть. Вспоминал: мы с Мюльдюном подъезжаем к Кузне, нам навстречу бежит черный адьярай. Бежит, радуется; подбегает и скисает вчерашним молоком. «Это брат, что ли? Разве ж это брат?!» И еще: «Мне доложили, ты брата везешь. Я обрадовался. Думаю, наконец-то!..» Весь разговор — при мне, не стесняясь. Ты ведь знал про моего загадочного брата, мастер Кытай! Ты знал, что Мюльдюн знает! Ты только не знал, что не знаю я, и знать мне не надо.
Лишку сболтнул ты, мастер.
— Ага, — вздохнул я. Собрался с силами, повернулся к кузнецу. — Брат мой — вот кто боотур! Всем боотурам боотур! Я ему и в подметки не гожусь. Да что там я! Мюльдюн, и тот не годится.
Представил я, что Мюльдюн меня слышит, и от страха чуть не обмочился. Взял бы он меня правой рукой за левую ногу, а левой — за правую, дернул бы от души…
— Точно так, — согласился кузнец. — И рядом не лежали.
— Вы не говорите Мюльдюну, что я вам говорил. Хорошо? Обидится он. И на меня, и на вас обидится. Вы ведь тоже…
— Что я — тоже?
— Говорили тоже. Вот, прямо сейчас.
— О чем я говорил?
— Ну, что Мюльдюн не годится. В подметки.
— А-а… — кузнец задумался.
Я готов был поклясться, что читаю мысли Кытая Бахсы. Правой рукой за левую ногу, а левой — за правую… Кузнец, конечно, побольше моего вырос, но Мюльдюн — он ведь Мюльдюн-бёгё! Если расширится, всякое может случиться.
— Твоя правда, парень. Мало ли о чем мы с тобой толкуем?
— Вот-вот!
— Ладно, ешь суп. Пойду я.
— Ага. Я только одного не пойму…
— Чего?
— Ну, вот Мюльдюн меня к вам привез. А брата нашего почему не везет?
— Нюргуна?
— Ну! Что ему, трудно привезти?
Имя прозвучало. Нюргун? Наверное, я знал его всегда. Мой старший брат, существование которого от меня скрывали, не мог носить другое имя[21].
— Не выпустили еще, — предположил кузнец. — Из колыбели.
— Нюргуна? Из колыбели?!
— Ну да, — согласился Кытай Бахсы. Это он у меня нудакать обучился. — Когда выпустят, тогда и привезет.
Я прикусил губу: больно, до крови. Колыбель? Мой старший брат Нюргун лежит в колыбели? Что это за брат такой? Что это за колыбель такая?!
— Поздновато, как по мне, — осторожно заметил я. — В колыбелях лежать, а?
Кузнец вздохнул: согласился, наверное.
— Я дома так и говорю всем: поздновато. Папе, маме, Мюльдюну. Я говорю, а они не слушают. Считают меня молокососом. Вот вы — другое дело, — я придвинулся ближе. — Мудрый вы, мастер Кытай. Ох, и мудрый!..
Я не ошибся. Мудрые, они болтуны. Мы еще долго разговаривали. Куо-Куо даже бегала суп заново греть. Одну миску — Юрюну-боотуру, другую — отцу-мудрецу. А что? Обычное дело. Он к концу беседы сильно проголодался.
ПЕСНЯ ЧЕТВЕРТАЯ
