Едва забрезжил свет, всё войско разделилось на два отряда. С одним Скирвойло направился навстречу рыцарям, которые вели в Готтесвердер подмогу, другой же отряд Збышко повёл назад, к острову, чтобы перехватить стражу замка, которая должна была выйти навстречу рыцарям. В небе загорался ясный в погожий день, а на земле лес, топкие луга и кусты окутал густой белый туман, застилавший даль. Збышку и его людям это было на руку, так как немцы, двигавшиеся от замка, не могли их издали заметить и вовремя уклониться от боя. Молодой рыцарь был очень этому рад.
— В таком тумане, — говорил он Мацьку, который ехал рядом с ним, — мы не увидим врага, а просто столкнемся с ним, дай только Бог, чтобы туман не рассеялся хоть до полудня.
С этими словами он поскакал вперед, чтобы отдать приказы сотникам, ехавшим впереди, однако тотчас вернулся и сказал:
— Мы выйдем скоро на дорогу, которая начинается от перевоза, что против острова, и идет в глубь края. Там заляжем в зарослях и будем ждать.
— Откуда ты знаешь про дорогу? — спросил Мацько.
— От здешних мужиков, их у меня в отряде больше десятка. Они-то и ведут нас…
— А далеко ли от замка и острова нам придется залечь?
— За милю.
— Это хорошо: если ближе, из замка могут послать кнехтов на подмогу, а так не только послать не успеют, и криков не услышат.
— Я об этом подумал.
— Подумал об одном, так подумай и о другом: коли мужики у тебя народ надежный, вышли двоих-троих вперед, чтобы первый, кто увидит немцев, тотчас дал бы нам знать.
— Ба! И это уж сделано!
— Ну, тогда я тебе ещё вот что скажу: прикажи одной-двум сотням не вступать в бой, когда мы с немцами сшибемся, а скакать в обход и отрезать дорогу от острова.
— Это первое дело! — ответил Збышко. — Но и такой приказ уже отдан. Немцы как в ловушку попадут или в западню.
Мацько при этих словах бросил на племянника одобрительный взгляд, он был доволен, что Збышко, невзирая на молодые годы, так хорошо знает военное дело.
— Наша кровь! — пробормотал он с улыбкой.
Оруженосец Глава радовался в душе ещё больше Мацька: не было для него большего упоения, как в бою.
— Не знаю, — сказал он, — как будут наши люди сражаться, но идут они без шума, в порядке и, видно, рвутся в бой. Коли Скирвойло всё хорошо обдумал, ни одному немцу не уйти живым.
— Даст Бог, мало кто из них вырвется, — ответил Збышко. — Но я отдал приказ брать побольше пленников, а ежели попадется рыцарь или монах, ни в коем случае не убивать их.
— Почему, милостивый пан? — спросил чех.
— Вы тоже смотрите, — сказал Збышко, — пленников берите побольше. Коли рыцарь — гость, он разъезжает по городам, по замкам, видит множество людей, слышит всякие новости, а коли он монах, так и подавно. По чистой совести скажу, я затем сюда и приехал, чтобы захватить кого-нибудь познатней и обменять его на Дануську. Только этот путь у меня и остался… если только остался.
С этими словами он пришпорил коня и снова ускакал вперед, к голове отряда, чтобы отдать последние приказы и уйти от печальных мыслей, для которых и времени уже не оставалось; отряд приближался к месту, выбранному для засады.
— Почему это молодой пан так уверен, что его жена ещё жива и что она в этих местах? — спросил чех.
— Коли Зигфрид её сразу под горячую руку не убил в Щитно, — ответил ему Мацько, — то и впрямь можно надеяться, что она ещё жива. А когда бы он убил её, так не стал бы щитненский ксёндз рассказывать нам всё то, что слыхал и Збышко. И самому свирепому человеку не так-то легко поднять руку на беззащитную женщину, а тем более на невинное дитя.
— Не так-то легко, да только не крестоносцу. А дети князя Витовта?
— Это верно, что сердце у крестоносца волчье, но верно и то, что Зигфрид не убил её в Щитно, он уехал сюда и, может, укрыл её в каком-нибудь замке.
— Эх, кабы взять этот остров и замок!
— Ты только погляди на этих людей, — сказал Мацько.
— Так-то оно так! Но только есть у меня одна мысль, я скажу об этом молодому пану.
