— Ты не болен? — спросила вдруг девушка. — Что с тобой?
— Ничего! — ответил молодой рыцарь.
— Ты так дышишь.
— И ты…
И они снова умолкли. Щеки у Ягенки расцвели, как розы, она чувствовала, что Збышко глаз с нее не сводит, и, чтобы скрыть свое смущение, снова спросила:
— Что ты так смотришь?
— Тебе неприятно?
— Нет, я только спрашиваю.
— Ягенка?
— Что?..
Збышко глубоко вздохнул, пошевелил губами, словно собираясь начать долгий разговор, но, видно, ему не хватило мужества, и он снова повторил:
— Ягенка?
— Что?..
— Я боюсь сказать тебе…
— Не бойся. Я простая девушка, не дракон.
— Ясное дело, не дракон! Вот дядя Мацько говорит, будто хочет брать тебя!..
— Хочет, да не за себя.
И она умолкла, словно испугавшись собственных слов.
— Господи Боже! Ягуся, милая… А что же ты, Ягуся? — воскликнул Збышко.
Ее глаза неожиданно наполнились слезами, красивые губы дрогнули, а голос стал таким тихим, что Збышко едва её расслышал:
— Батюшка и аббат хотели… а я — ты… ты знаешь!..
Радость, как пламя, охватила вдруг при этих словах его сердце, он схватил девушку на руки, поднял её вверх, словно перышко, и закричал в упоении:
— Ягуся! Ягуся! Золото ты мое! Солнышко мое!..
Он кричал так, что старый Мацько подумал, не стряслось ли что-нибудь, и вбежал в горницу. Увидев Ягенку на руках Збышка, он изумился, что всё случилось так неожиданно скоро, и воскликнул:
— Во имя Отца и Сына! Опомнись, парень!
А Збышко подбежал к нему, опустил Ягенку на землю, и оба они хотели повалиться старику в ноги, но не успели они это сделать, как Мацько обнял их своими жилистыми руками и крепко прижал к груди.
— Слава Богу! — сказал он. — Знал я, что этим дело кончится, а всё-таки какая радость! Благослови вас Бог! Легче будет помирать… Золото — не девка… И для Бога, и для людей! Верно говорю! А теперь, коли дождался я такой радости, будь что будет! Бог послал испытания, но Бог и утешил. Надо ехать в Згожелицы, Яську сказать… Эх, если бы жив был старый Зых!.. И аббат… Но я вам их обоих заменю, ведь, сказать по совести, так я вас обоих люблю, что и говорить-то стыдно…
И хотя в груди его билось твердое сердце, он так растрогался, что ком подкатил у него к горлу; он ещё раз поцеловал Збышка, затем в обе щеки Ягенку и, пробормотав сквозь слезы: «Не девка — мед!» — отправился на конюшню, чтобы приказать седлать коней.
Выйдя во двор, он от радости зашагал прямо по цветам царского скипетра, которые росли перед домом, и, как пьяный, уставился на их темные венчики, окаймленные желтыми лепестками.
— Ну вот, целая куча вас тут, — сказал он, — но Градов Богданецких, даст Бог, побольше будет.
И, направляясь к конюшням, стал под нос себе пересчитывать:
— Богданец, владения аббата, Спыхов, Мочидолы… Бог всегда знает, к чему ведет, а пробьет час старого Вилька, так стоит купить и Бжозовую… Отличные луга!..
Тем временем Ягенка и Збышко тоже вышли во двор, радостные, счастливые, сияющие, как солнце.
— Дядя! — позвал издали Збышко.
Мацько обернулся к ним, раскрыл объятия и начал кричать, как в лесу:
— Эй! Эй! Сю-да!..
