Ягенка вся так и вспыхнула, даже шея и уши у неё покраснели, и ответила в крайнем смущении:
— Я сама видела…
— Берегись, как бы он не подстрелил тебя, а то девять месяцев лечиться придется…
При этих словах песенники, пилигрим и причетники так и покатились со смеху, а Ягенка совсем потерялась, так что уж аббат сжалился над нею и, подняв руку, показал ей на широченный рукав своего одеяния.
— Спрячься, девушка, — сказал он, — а то сгоришь со стыда.
Тем временем Зых усадил Мацька на лавку и велел Ягенке принести вина.
— Пошутили, хватит! — продолжал аббат, обратив на Збышка глаза. — Я сравнил тебя с девушкой не для того, чтоб над тобой поглумиться, любо-дорого смотреть на твою красу, не одна девушка ей позавидовала бы. Нет, я знаю, ты удалец! Слыхал я и про твои подвиги в Вильно, и про фризов, и про Краков. Зых обо всем мне рассказал — понял?..
Тут он пронзительно поглядел Збышку в глаза и, помолчав с минуту времени, продолжал:
— Пообещал три павлиньих чуба — ищи их! Преследовать врагов нашего племени — это дело похвальное и угодное Богу… Ну, а коли ты ещё что-нибудь обещал, так знай, что я тотчас могу разрешить тебя от этих обетов, ибо дана мне такая власть.
— Эх! — воскликнул Збышко. — Уж если человек в душе пообещал что-нибудь Богу, то какой же властью можно разрешить его от этого обета?
Услыхав такие речи, Мацько со страхом поглядел на аббата, но тот, видно, был в самом хорошем расположении духа и потому не разгневался, а только весело погрозил Збышку пальцем и сказал:
— Ишь ты, умник какой нашелся! Смотри, брат, как бы с тобой не приключилось то же, что с немцем Бейгардом.
— Что же с ним такое приключилось? — спросил Зых.
— На костре его сожгли.
— За что?
— За то, что болтал, будто мирянин может так же постигнуть небесные таинства, как и лицо духовного звания.
— Сурово его покарали!
— Но справедливо! — взревел аббат. — Ведь это кощунство против духа святого! А вы как думаете? Может ли мирянин постигнуть небесные таинства?
— Никак не может, — дружным хором ответили причетники.
— Вы, шуты, тоже смирно сидите, вы ведь вовсе не ксендзы, хоть макушки у вас и бритые.
— А мы уже не шуты и не скоморохи, а слуги вашей милости, — ответил один из них, заглядывая в большой жбан, от которого так и несло солодом и хмелем.
— Нет, вы только посмотрите!.. Голос — как из бочки! — воскликнул аббат. — Эй ты, лохмач! Ты что в жбан-то заглядываешь? Латыни там на дне не найдешь!
— А я и не ищу латыни, я пива ищу, да никак не найду.
Аббат повернулся к Збышку, который в изумлении смотрел на этих придворных, и сказал:
— Это все clerici scholares[51], хоть каждый из них предпочел бы швырнуть книгу, схватить лютню и таскаться с нею по свету. Приютил я их и кормлю, что поделаешь? Бездельники они, последние бродяги, да петь умеют и службу отправлять, так, из пятого в десятое, — вот мне от них в костёле и польза, а при случае и защита, есть между ними горячие парни! Пилигрим говорит, будто побывал в святой земле, только зря бы ты стал у него спрашивать про моря да чужие страны, он даже не знает, как зовут византийского императора[52] и в каком городе он живет.
— Знал я, — хриплым голосом возразил пилигрим, — да как стала меня на Дунае лихоманка трясти, так все из головы и вытрясла.
— Больше всего удивляют меня мечи, — сказал Збышко, — у причетников я никогда их не видывал.
— Им можно, — сказал аббат, — они ведь непосвященные, а что я ношу меч на боку, это тоже не удивительно. Год назад вызвал я на бой на утоптанной земле Вилька из Бжозовой из-за тех лесов, через которые вы проезжали в Богданец. Не принял Вильк вызова…
— Как же он мог принять вызов от духовного лица? — прервал Зых аббата.
Аббат вскипел и, ударив кулаком по столу, крикнул:
— Когда я с оружием, я не ксендз, а шляхтич!.. А он потому не принял вызова, что хотел напасть на меня со слугами ночью в Тульче. Вот почему я ношу саблю на боку!.. Omnes leges, omniague iura vim vi repellere cunctisque sese defensare permittunt!
