«А вы, суки…» – мысленно выругался Роджер, понимая, что его подставили.
«Если выживу – убью их всех. И эту суку с сиськами – первую!..»
14
Со стендовой панели из-за зеркального одностороннего экрана было хорошо видно, как дергалось под ударами лазерных зарядов тело Роджера Вуйначека, и временами Янгеру казалось, что на месте вспышек он видит поднимающийся дым.
– Вам с ним придется объясниться по этому поводу, – заметил директор, посасывая потухшую сигару.
– Объяснюсь, сэр. Главное чтобы он после этой процедуры смог ходить.
– Будет ходить, не волнуйтесь. Я вижу, что вы переживаете, но не беспокойтесь, все закончится хорошо. Объясните ему, что благодаря этой процедуре мы получаем четырехмерную защиту, такого до нас еще никто не добивался.
– Насколько я знаю, сэр, после подобной процедуры никто не выживал.
– Выживали, майор, вы ошибаетесь.
– Я имею в виду, что из людей никто не выживал, а про удачу с двумя последними свиньями мне известно.
– Откуда? – Повернулся к нему генерал.
– Слухи, сэр.
– Слухи, – кивнул директор службы и вздохнул. Потом посмотрел на потухшую сигару и сунул ее в наружный карман, снова принявшись наблюдать за извивавшимся на операционном столе Вуйначеком.
– Как-то слишком сильно он дергается, правда?
– Ему больно, сэр.
– Больно-то больно, но я начинаю сомневаться в его физической кондиции. Вы проверяли его?
– Каким образом, сэр?
– Каким-нибудь подходящим. Натравите на него грабителей, посмотрите, как он справится.
– Хорошо, сэр.
– Вот и славно, я пойду. Когда появятся результаты проверки – сообщите.
– Разумеется, сэр. Сразу же.
Директор ушел, и вскоре после этого Вуйначека на каталке повезли в изолированный бокс. Янгер, тотчас спустившись из начальственной ложи, последовал за лаборантами.
Подождав, когда они вышли и заперли стальную дверь с большим окном из бронированного стекла, он подошел к нему и заглянул в бокс, где под изотермическим одеялом лежал Вуйначек.
Хорошо генералу, ляпнул – объяснись с ним, и ушел, а ему придется объясняться.
– Как он, не пережарили вы его? – спросил Янгер.
– Не пережарили, – буркнул лаборант сквозь маску, из-за которой его нельзя было опознать. Вроде это был Френдберг. Маска искажала тембр голоса, поэтому лаборант мог и надерзить, прячась за секретность рабочего статуса. Теперь невозможно было узнать, кто именно работал в ту или иную смену, если сам лаборант не хотел этого.
«Завели, блин, порядочки», – вздохнул Янгер.
– Ну что, может, уже запускать его? – спросил лаборант. – Я с утра не жрамши – четвертая операция без перерыва.
– Запускайте, – кивнул Янгер.
Лаборант щелкнул дистанционным пультом, и тело под блестящим одеялом дернулось.
– Ну вот, он отлично реагирует, показатели в норме, – сказал лаборант, поглядывая на панель приборов, вмонтированных в стену над каталкой с пациентом.
Вуйначек отшвырнул одеяло и соскочил с каталки на пол, но ноги не удержали его, и он упал.
Звука падения слышно не было, как и слов, которые выкрикивал пострадавший.
Схватив легкий лабораторный стул, швырнул его в окно. Стул разлетелся вдребезги, но бронестекло едва дрогнуло, а Янгер стал знаками показывать, что ничего не слышит.
– Пациент бодр, значит, я могу идти, – сказал лаборант и поспешил к ожидавшему его коллеге.
Между тем до Роджера наконец дошло, что его не слышат, и он погрозил Янгеру кулаком, продолжая высказываться в его адрес. Так прошло еще несколько минут, и Янгер разводил руками и пожимал плечами, показывая, что все еще не слышит Роджера.
Когда тот успокоился, Янгер рычагом включил привод звукоизолирующих жалюзи, и голос Роджера стал слышен.
– Открой эту дверь немедленно, Джоу! Не испытывай мое терпение!..
– Мне кажется, ты еще не успокоился, Роджер.
– Я успокоился, морда ты мерзкая! – воскликнул Вуйначек, хлопнув ладонью по бронестеклу. – Это тебе зоопарк, что ли? Открой немедленно!..
– Подожди, давай сначала поговорим.
– Открой дверь, и поговорим!
– Нет, ты все еще не в порядке.
– А как ты хотел, мерзавец, чтобы я был в порядке, если меня жгли прямо без обезболивания?! Ты знал, что так будет?! Знал?!
И Роджер еще раз ударил ладонью по стеклу.
– Нет, Роджер. Не знал. Обычно это болезненная процедура, но не страшнее инъекции, однако начальство решило подстраховаться и ввело дополнительный уровень сложности кода, потому тебя и поджарили. Прости, я правда не знал.
– Даже Веймар не опускался до такого беспредела, хотя, случалось, и подставлял нас!..
– Я могу как-то компенсировать тебе перенесенную боль?
– Конечно, можешь, пристрели своего начальника, и мы в расчете!..
– Это было бы слишком просто, – улыбнулся Янгер. – Мы договаривались на четыреста семьдесят, а будет четыреста девяносто девять.
– Почему не пятьсот?
– Потому что директор настаивал на меньшей сумме. А для релаксации на ближайшие несколько часов вот тебе флаер с приглашением.
С этими словами Янгер приложил к бронестеклу яркий бланк.
– Это «Голубая лагуна»?
– Да, приятель, и нелимитированный счет.
Заметив, что Роджер наконец успокоился, Янгер снял блокировку, и дверь открылась.
– Добро пожаловать на свободу, приятель, и еще раз прими мои извинения. Я знал, что тебе сделают больно, но не знал, что так сильно.
– Ладно, проехали, – сказал Роджер, принимая флаер, потом посмотрел его на свет и кивнул.
– Неужели думаешь, всучу фальшивый?
– А что я теперь должен думать? – спросил Роджер и, обернувшись, посмотрел на каталку с повисшими на ней ремнями.
– Пойдем, я проведу тебя наружу.
– У меня есть временный пропуск в течение трех часов. Или нет?
– Теперь уже нет. Новый директор ввел новые порядки, так что радуйся, что ты не в штате.
– Я радуюсь.
15
Целых три дня! Роджера ожидали три дня отдыха! Да что там отдыха? Полной расслабухи! Такое практиковалось перед каждым заданием, правда, он обычно срезал отдых, чтобы пораньше погрузиться в маршрутные карты, чтобы потом было проще, и точки поддержки, сами собой, проявлялись в памяти без шпаргалки.
На маршрутах всякое случалось, и не всегда было время лезть в какой-нибудь тайник за кодированным архивом маршрута. И в таких случаях собственная память – лучшее подспорье.
Но в этот раз маршрутные карты были еще не готовы, Янгер обещал показать их только через три дня, а значит – хочешь не хочешь, пей, гуляй, отсыпайся и жри пирожные с кофе всю ночь до утра.
Ну, или бухать, хотя это порядком поднадоело. Одно дело стремиться в кабак, когда сидишь полдня на постылой работе и делаешь вид, что тебе интересно, и совсем другое – осознавать, что можно пить с утра и никто тебе ни полслова. И будильник не протарахтит, и Молли не позвонит и не заорет в трубку, дескать, где ты, мерзавец, полно работы и все такое.
Да, Молли теперь не позвонит – он ее послал. Не буквально, конечно, а дипломатически, через название «Кехлер и Янг». Он сказал, ну их в задницу, Молли, надоели они. И Молли была разочарована, ведь он был главной рабочей лошадью в целом отделе, хотя сам этого не осознавал и не хотел вникать в местные интриги и дрязги. А дрязги были. В начале службы в конторе его, возле писсуара, даже пытались прессовать какие-то ребята – трое или четверо.
«Чо, больше всех надо?» – сказал один из них, типа, командир группировки.
А Роджер не хотел никому зла и отработал по минимуму, чтобы без больниц и докторов, ребята же не виноваты, что так получилось.
И все обошлось, покашляли с недельку, и все дела. Даже синяков на лицах не было – в основном на теле, Роджер старался быть корректным. Двое потом уволились, ну и хрен с ними, с обиженными, зато остальные стали его друзьями.
Потом неоднократно дергали по пивку – нормальные оказались ребята. Когда все поняли, что феномену-Роджеру по барабану карьерный рост и все такое, его всерьез зауважали даже девчонки, которые совсем не переносили пиво.
