заурядной работы. Для начала они вывели картину на большой экран, и Саня повернулся, усиленно жуя жвачку, к Маше:
— Ну, а дальше-то что?
— Дальше, — вглядываясь в одалисок, сосредоточенно распорядилась Маша, — дальше надо выделить каждое лицо на картине и вынести его в отдельный документ. Сможешь?
— Фигня вопрос. — Саня вычленил одно за другим лица одалисок.
— Так устроит?
— Устроит. Можешь закрыть картину, она нам больше не понадобится.
Саня с сожалением распрощался с обнаженными наложницами. Перед ними появились шесть мини-портретов.
— А теперь мне нужно перевести их в режим черно-белой фотографии…
Саня с отрешенным видом пощелкал клавишами, и лица на экране перестали быть цветными.
— А ты не… — нерешительно начала Маша, — можешь повернуть их всех анфас? Как на паспортной фотографии?
Саня кинул на нее удивленный взгляд, но вопросов не задал:
— Легко. У нас, если кто не в курсе, и программка теперь в 3D имеется!
Маша, напряженно глядя в экран, ждала, когда лица наложниц, будто в странном сне, повернутся к ней анфас.
— Отлично, — сказала она, сглотнув. — Осталось только зачистить «банные» аксессуары и убрать драгоценности здесь и здесь. Сумеешь?
Саня даже ничего не ответил: хмыкнул и несколько минут работал мышью.
— Вот! — он откинулся на спинку стула. — Годится?
Маша молча смотрела на экран. Это была ее идея, но она все еще не могла поверить: Энгровы одалиски, утратив роскошные тела и драгоценности, не стали менее красивы. Но сделались до странности реальными. Она даже моргнула, чтобы сбросить наваждение.
— Распечатать? — спросил Саня, провернувшись на стуле и потянувшись за пачкой сигарет.
— Да, — прошептала она. И, прочистив горло, добавила уже нормальным голосом: — Давай сразу в двух экземплярах.
Перрен терпеть не мог рано вставать. Организм отказывался функционировать. Дышалось — и то с трудом. Но до Монтобана было пилить без малого пять часов и еще ехать до вокзала Монпарнас через весь город.
Итак, чтобы попасть на поезд в 6.28, он встал в пять, на автомате натянул на себя что-то чистое из шкафа и нырнул в заранее вызванное такси. В коем, попросив дюжего алжирца приглушить музыку, в состоянии между сном и явью плыл сквозь темный, еще не проснувшийся город. Мимо отливающих темным блеском витрин Галери Лафайет, мрачной массы церквей, мимо Тюильри, через Сену, вдоль Люксембургского сада… Париж был холоден, пуст и явно недоброжелателен, а вокзал Монпарнас — под башней Мордора, как он ее называл, казался просто скопищем зла. Зла, заставляющего приличного человека вставать в такой час.
Медленно, уже на бархатистом сиденье поезда, он стал приходить в себя: сначала, зайдя в бар, выпил чашку кофе с черствоватым круассаном, дошел до первого класса и позаимствовал у тамошних буржуев «Ле Монд»… И к половине двенадцатого при подъезде к перрону уже был вполне себе приятным в общении мужчиной — пропустил вперед пару барышень и с широкой улыбкой помахал рукой встречающей его сорокалетней очень коротко стриженной даме — секретарю Мазюреля.
— Как хорошо, что вы приехали! Директор объявил нам о пропаже только вчера. Это, конечно, неприятно, но, думаю, не стоит все так драматизировать: вы же рисунки найдете, правда? Кстати, меня зовут Луиза, — дама подала ему крепкую загорелую ладонь, усадила в потрепанный «Ситроен» и довольно лихо повезла по улицам, освещенным совсем другим, чем в столице, южным щедрым солнцем. Резко затормозила, заехав во двор массивного особняка, больше похожего на замок.
— Мы прибыли, — улыбнулась она комиссару крупным красивым ртом.
— Ого! Неплохо! — Перрен вылез из машины, стараясь незаметно потянуться. — Впечатляет.
— Да, — просто сказала Луиза. — Епископский дворец. Семнадцатый век. Вообще-то, — призналась она, ведя его галереей в сторону директорского кабинета, — у нас тут выставлен еще один знаменитый монтобанец — Бурдель. Ну и археологическая коллекция, галло-римские останки и временные выставки. Сейчас, например…
— И сколько человек постоянно трудится в музее? — перебил ее Перрен.
— Точно не считала, — пожала плечами Луиза, совсем не обидевшись. — Около двадцати, наверное. Шарль вам даст более точные цифры.
«Шарль, — отметил, усмехнувшись, про себя Перрен. — Ну конечно!»
— А если мы оставим лишь тех, кто занят постоянно в хранилище?
