После этих слов Канцлер с Действительным тайным советником направились к вертолёту, продолжая рассуждать, но уже без Генерала:
Генерал-аншеф не совсем понимает важность объекта. Надо действовать более решительно, добиться благосклонности Святейшего Регента и взять под контроль этот объект. Я как раз отправляюсь к нему и мне необходима Ваша поддержка в этом вопросе. Действительный тайный советник, Вы согласны дать её мне?
Да, главный Канцлер. Я полностью с Вами согласен. Мой совещательный голос принадлежит Вашему сиятельству!
Сев в вертолёт, лопасти которого подняли столбы пыли, они стремительно покинули территорию.
Владимир Дмитриевич, нам нужно торопиться. Вы что, не понимаете, Канцлер сейчас отправился в Кремль к Святейшему Регенту, чтобы добиться контроля над этим сооружением.
Тихо, тихо, Генерал-аудитор, не будем суетиться. У нас всё равно не получится ему помешать. Не нам погружаться в болото интриг главного Канцлера. Он уже заручился поддержкой Действительного тайного советника, который грезит побыстрее обрести тайные знания. Да и Святейший совет большей своей частью на его стороне. Так что, Сергей Константинович, пока нам не тягаться с Канцлером в стихии подковёрной игры по данной проблеме.
Тогда что нам делать? Отступить?
Нет, конечно! Пусть ему принадлежит контроль за объектом, но не за агентами, которые будут здесь служить. Они все находятся в моём полном подчинении. Пусть потешит своё самолюбие. «Король умер, да здравствует Король!..»
Часть 2. Уратмир
Одной тёплой и мягкой осенью прошлого тысячелетия, а именно в первой половине девяностых годов, на стыке многих глобальных перемен, в огромном количестве всяких разных эпохальных событий, родился я. Моё появление на свете произошло в самой огромной стране на планете Земля, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик. Но сознательно пожить в этом государстве мне не удалось. С момента изданного мною первого крика страна советов просуществовала, де-факто, ещё несколько месяцев. Огромные потрясения, произошедшие с многочисленным и многонациональным населением этой гигантской страны, не могли не сказаться на бытовой жизни каждого человека, жившего в одном из пятнадцати государств, образовавшихся после распада Союза. Позже, я понял, что распад социалистического государства не принёс ежемоментного счастья бывшим республикам, получившим независимость от обдуманной зависимости. Подвергаясь ловкому подкупу, словам о сладкой жизни без братьев и сестёр, пошедших на поводу у лживых и льстивых шипящих языков, давших ложную надежду на счастливое будущее и «правду» в жизни, не стало лучше и великой «матери народов» многонациональной России. Сами того не подозревая, чужеземцы разгадали самую загадочную душу. Комичность загадки русской души вовсе не в самой загадке, а в до смешного простом, но драгоценном слове «правда». Превратная ахинея, пропетая внешними доброжелателями, была настолько изысканной, что оказалась непоколебимо «правдива». А уморительность ситуации в том, что «Русским может стать любой добрый и честный человек, но самое трагичное для русского, что «им» можно прекратить быть навсегда, лишь однажды поправ честь и правду».
К сожалению, никто не успел задуматься о шансах и о последствиях, никто не заглянул на шаг вперёд и на два назад, чтобы на самом деле понять, какое будущее нас ждёт. «Поражённые умы поддались слабости «стадного рефлекса», первоинстинкта – «вырваться на свободу», забыв, что только невежество позволяет чувствовать «себя» безвольным». Резкий упадок ценностей, безработица, инфляция, удорожание бесплатного, отсутствие жизненно необходимых товаров, бандитизм как единственный способ реализовать себя, полная безответственность, подача огромного количества разлагающей информации из-за предельного рубежа под абсолютно циничные доводы, которые оправдывают неизбежность этой химеры поведения развитостью человека – сделали своё гиблое дело. Вмиг к нам пришло страшное понимание, что обман был до нас, он с нами и будет после нас. Посредством этого коллапса солидарный человек Советского Союза был загнан в экономическую клетку. Ту клетку, которую не было видно, не было слышно - самую страшную клетку «свободы выбора потребления». «Нет ничего страшнее, чем узнать о своей «свободе».
