Я и она сильно нервничали. Нам не за что было просить прощения и не перед кем. Наш порыв был искренним. Ни я, ни она не знали, что сказать. Между нами был барьер непонятно непреодолеваемый.
Салли, я хотел сказать…
Да! Что…
Прекрасной ночи тебе…
Эти долгие паузы между словами скапливали невыносимую ношу, которую нам предстояло испить сполна.
Да… Спасибо…
Грусть вступала в свои права. Немыслимый крик счастья, нашего счастья, был всего лишь вымыслом этой ночи. У нас на этом свете было всё, но, но, но… Я вышел из машины, какая-то душераздирающая музыка сжимала моё сердце. Горечь на губах, солёная слеза, прокатившаяся по её задорной ямочке на щеке, говорили больше любых слов о том, что с нами произошло, ранив моё сердце навсегда.
Уратмир, подожди!
Я почти захлопнул дверь.
Да!..
Не оставляй меня… прошу, пожалуйста…
Я отвернулся… Её просящий взгляд был для меня дороже всего на свете. Она шмыгала носом, а я не знал, что делать. Всё это длилось доли секунды: я не верил себе, не доверял своим мыслям, был обманут самим собой и знал только одно, если задержусь ещё на секунду, то останусь в этой ночи навсегда.
Не оставлю… Никогда!..
Кивнув и захлопнув дверь, следующие слова Салли я уже не услышал из-за своих терзаний.
Любимый…
Я шёл по роскошной лестнице великолепной гостиницы и пытался понять, что же это за слово: «Навсегда». Только за этот год я чувствовал его манящий, искренний обман несколько раз. Мне было безумно больно. Всё моё тело было словно пропитано чувством горя от потери безусловно дорогого человека. Покидая её пленительный взгляд, яркий, насыщенный полнотой жизни образ и застенчивую улыбку, я уходил от несметного количества счастливых моментов порывов искренней страсти. Снова и снова понимая, как скоротечно это «навсегда», я смотрел в честную корневину этого понимания и ни капельки не верил в него. В номере меня ждал сюрприз. Вся моя тоска и вагон терзавших мою душу эмоций сразу растворились в сердитом лице Канцлера.
Григорий Алексеевич! Вы? Здравствуйте. А что? А что? Вы здесь делаете?
Проверяю ход операции…!
Канцлер был сильно напряжён, а мне ещё предстояло рассказать ему о своих заокеанских провалах, больше напоминающих похождения неудачника.
