Пожалуй, именно в апокрифах (греч.: 'скрытый путь') и проявилась впервые временами обостряющаяся склонность еврейского духа к мистическому восприятию жизни, точнее, к такому ее восприятию, которое исходит из идеи о строгой ограниченности пределов человеческого познания и возможностей разума как средства ориентации в мире. Несмотря на и поныне живущую традицию недоверия к мистицизму, он зиждется на неопровержимой догадке, что по ту сторону людского разума лежит неизмеримый мир истин, доступных нашему созерцанию лишь частично и лишь в условиях того специфического состояния, когда человек переживает себя и окружающий его космос как единое и нерасчленимое целое. Подобное – нелогическое – отношение к миру, подводящее порой к гениальным прозрениям, оказывается особенно популярным в эпохи смутных социальных процессов, чреватых непредсказуемым исходом и потому внушающим человеку неуверенность и страх. Что же касается историко-политических закономерностей, и, в частности, закономерностей политической истории еврейского народа, то именно в подобные эпохи особенно обостряется в мире и антисемитизм как враждебность к совершенно уникальному опыту в развитии человеческого духа. Вот почему наряду с традиционными символами людского благонравия и благоразумия, апокрифы открывают нам новый мир напряженно-страстных, апокалиптических образов, порождаемых смущенным разумом, страхом и надеждой. Неизбывный оптимизм еврейского духа как бы утрачивает в них свою одномерность и обретает драматические черты, что можно судить по небольшому отрывку из Второй Книги законодателя Эздры. На вопрос о причинах страданий Израиля Эздра отвечает так: Божий промысел несет в себе непознанную людьми тайну, но стойкость и выносливость Израиля являются залогом его грядущего избавления.
Господи, я прошел сквозь многие земли и жил среди многих народов; видел я страны, где люди преступают Твои заповеди, но живут в изобилии и веселии. Господи милосердный, потрудись опустить нашу неправедность на чашу весов против непослушания и греховод-ности иных народов, потрудись взглянуть: какая чаша перетянет? Ответь, Господи, было ли, чтобы иноверцы не грешили перед Тобой? Было ли, чтобы какое-нибудь племя соблюдало Твои наказы так, как мы? Да, можно найти отдельных мужей, четко следовавших Твоим заповедям, но не найти совершенно праведных народов.
И вот ответить мне было поручено ангелу Уриелю. 'Послушай, – сказал он мне, – разум твой дан тебе для того, чтобы постигать лишь земной мир. Скажи, однако, хочешь ли ты понимать пути Всевышнего?' 'Хочу, мой господин', – ответил я. И он сказал: 'Мне наказано задать тебе три задачи, показать тебе три явления. Если тебе удастся решить хоть одну из задач или постигнуть суть хоть одного из явлений, я раскрою тогда перед тобой тайну Всевышнего и объясню причину Его жестокосердия'. 'Я готов, мой повелитель!' И он сказал: 'Пойди и определи мне вес огня или определи размеры ветра, или, наконец, попробуй вернуть минувший день'. 'Кто из людей способен на такое, – ответил я, – и к чему задавать мне задачи, не имеющие решений?'
В ответ он сказал: 'Если б у тебя было спрошено – сколько, например, рыб обитает в морской пучине, или сколько течений под толщей воды, или сколько пролегло в заоблачной выси путей, или, наконец, какие дороги ведут из рая, – ты мог бы, наверно, ответить, что ни под водой, ни над облаками, ни в загробном царстве тебе бывать пока не приходилось. Но ведь спросил я у тебя об огне, ветре и прошедшем дне, – вещах, тебе известных и привычных, но ты, увы, молчишь!'
И к этим словам Уриэль добавил: 'Есть вещи, с которыми ты связан повседневно и тесно, но даже о них ты не знаешь всего. Почему же ты надеешься понимать пути Всевышнего? И может ли, скажи, человек постичь суть непорочного, если он уже отчаялся в этом пустом и порочном мире?' Эти слова навели на меня печаль, и я сказал Уриелю: 'Лучше б сгинуть с лица земли, нежели страдать, не понимая причин наших невзгод'. Но в ответ на это он сказал: 'Прислушайся к моим словам. Был я как-то в лесу и узнал, что лесные деревья решили объявить войну морской воде, дабы та отступила перед ними. Потом я подслушал морские волны, принявших подобное же решение: пойдем, дескать, и отвоюем у деревьев землю, зальем ее ввбой и будем бегать шире и дальше. Случилось другое: огонь сожрал деревья, а налетевший песок укротил волны и оттеснил их назад. Ответь мне – кого бы ты поддержал будучи судьей: лес или море? '
И я сказал: 'Никого, ибо каждому на свете отведено свое: деревьям суша, а волнам море'. 'Верно, – сказал Уриель. – Отчего же тогда не умеешь найти ответ на собственный вопрос? Ведь подобно тому как всему на свете дано отведено свое, так и земным существам дано понимать лишь земное. То, что творится над землей, в небесах, ведомо тем, кто обитает вверху, над облаками'. Я ответил на это: 'Помилуй, господин мой, к чему же дана мне небесами способность понимать? Для чего же тогда дан мне разум? Не того ведь, что над землей, но того что на земле я и пытаюсь дознаться: почему Израиль унижен и обездолен варварами? Избранный народ предан на попрание племенам, не признающих Бога; законы наших предков освистаны и отвергнуты и – кто? – никто уже не входит с нами в переговоры. Нас изгоняют и уничтожают, как саранчу, и, увы, не удается нам больше достичь Божьего благоволения. Что же собирается делать с нами Всевышний ради имени которого мы и призваны в этот мир? Вот чего я хочу дознаться!'
И он сказал мне в ответ: 'Если не умрешь – увидишь сам. Увидишь и поразишься, если, повторяю, выживешь; ибо срок мира сего близится к концу быстрее и быстрее'.
БЛАГОЧЕСТИЕ ПЕРВЫХ РАВВИНОВ
Дух раввинизма, столь важный при символизации еврейского сознания, порожден стремлением еврейских мудрецов оградить Израиль от соблазнительного влияния иной (греческой) культуры. Между тем раввины не были бы истинными мудрецами, если бы задачу сплочения евреев вокруг их наследия они бы не осуществляли расширением библейских формулировок, что диктовалось изменениями в жизни как Израиля в целом, так и отдельного еврея. Начало раввинической деятельности относят к 5 в. до н.э., к периоду завершения Эзрой редактирования Пятикнижия. Компиляции разнородных 'книг мудрости' раввины предпочитали устные и письменные комментарии к Книге, за что получили название 'книжников', или 'фарисеев' (евр. 'параш' – выявлять смысл). Эти многочисленные комментарии к Ветхому Завету со временем обрели значение священной мудрости евреев, – своего рода второй Торы.
Самым известным из фарисеев оказался Гиллель, родившийся в Вавилоне в 30 г. до н. э. и переселившийся позже в Палестину, где, живя в крайней нищете, этот неправдоподобно благочестивый мудрец добивается признания в качестве выдающегося из 'отцов' еврейской учености и основателя либерального раввинизма.
Моисей получил Закон на Синае и передал его Иошуе, который передал его Судьям, которые передали его Пророкам, которые передали его Мужьям Великого Синода. Эти последние учили всегда трем вещам: 'Будь осмотрителен при вынесении приговора, окружай себя многими учениками, а также обноси Закон высокой изгородью'.
Симеон Справедливый был одним из последних членов Великого Синода. Он любил говаривать: 'Мир держится на трех вещах: Законе, Благочестии и Великодушии'.
Антигонос из Сохо получил Тору от Симеона Справедливого. Его любимым изречением было: 'Не уподобляйся слуге, прислуживающему исключительно ради денег, и да будет стеснять тебя страх небесный '.
Потом были Йосе бен Иосиф и Йосе бен Иоханан. Первый из них говаривал: 'Пусть дом твой будет обителью Мудрости, и не гнушайся пыли с ее подошв'. Второй высказывался так: 'Распахни двери обиталища своего перед нищими, а также не забалтывайся с женщиной'. Он хотел сказать, что не следует мужчине тратить много времени на беседу с собственной женой, тогда, как с женой ближнего своего
