большинство из них удалось вернуть на свое место.
В его голосе слышалась горечь. Боль. Я поняла, что он открыл мне что-то очень дорогое для себя. Он подошел ко мне сзади и обнял. Мы стояли посередине зала и молчали. Мне было все понятно. Ему тоже. И не надо было лишних слов и объяснений. Все прозрачно…
— Но, что же мы? — как будто проснувшись, спросил он, — шампанского? Почему мы не празднуем твое день рожденья?
Он подозвал к себе дворецкого, отдал тому приказ и взял меня за руку:
— А теперь мы отправляемся на небольшую вершину мира.
Он провел меня через весь зал, мы поднялись по широкой лестнице, которая больше подошла бы дворцу, нежели квартире, и вышли на невероятных размеров террасу. На ней запросто можно было бы разместить три-четыре вертолета. Здесь все было не менее шикарно, чем в зале. У перил стояли кадки с цветами и деревьями. Изысканная мебель и статуи дополняли впечатление. А вид с террасы открывался на Эйфелеву башню. Уже смеркалось и на башне зажгли огни. Это непередаваемое зрелище восхитило меня до глубины души. Да, его родители знали толк в красоте.
Я засмотрелась на нее и не заметила, как дворецкий принес шампанское и фрукты.
— Обед будет чуть позже, — сообщил Де Круа.
Мы сели за стол. Я немного отпила из своего бокала. Впечатления переполняли меня и вот теперь очень хотелось поговорить. Гай, снова угадал мое желание:
— Спрашивай, — сказал он, глядя на меня своими глубокими темными глазами, которые в этом парижском закате казались еще глубже, словно бесконечный тоннель, по которому неудержимо хотелось отправиться в такое же бесконечное путешествие.
— Я почти ничего не знаю о тебе, за исключением того, что говорили по телевизору.
— Многое из того, что они говорят — правда.
— Про твою семью?
