разошлись в разные стороны. Любил ли он ее тогда? Если бы любил, уехал тайно из Московии? И Андрей не мог понять себя. Что он чувствовал тогда к Олесе? Была ли это любовь или она сменилась чем-то другим? И Андрей ответил себе: «Нет, это уже не любовь»!
Это было уважение, привычка к человеку, как привыкают к табаку или соли. И от привычки сложно избавиться. Люди подсаживаются на нее и порой сидят всю жизнь. Так и он. Привык. Но она была невредной для него. Наоборот, рядом с ней он черпал силы, внутри него каждый раз рождался новый человек. Рядом с ней, он чувствовал себя словно с Богом. Словно тот мир, который был за окном квартиры, перестал существовать. Они придумывали свой, новый, где царили спокойствие и гармония. Но это была не любовь.
И даже приехав в Волгоград, он помнил ее. Каждый раз, когда Андрей был с девушкой, каждый раз, когда целовал ее, обнимал, губы просили другого поцелуя, а руки требовали другой талии. И он ужасался. Приходил домой, включал планшет и смотрел на ее фото. И ужас с каждым разом рос, пока не сломал его совершенно.
Все цели в жизни были перечеркнуты, как и перечеркнута сама жизнь. И любовь к Олесе превратила его в раба. Он хотел получить ту эмоцию, когда она целовала его в шею. Заставлял себя вспомнить, но не мог. Он потерял свой допинг, и так стал терять себя.
Оказавшись здесь, в Земстве № 5, Андрей проснулся. И понял, что он один. Без нее. Навсегда. И даже если Олеся окажется перед ним, голая и прекрасная, он пройдет мимо, отдав ей в руки свой пиджак, чтобы не замерзла. Он просто хотел ее спасти, хотел знать, что она в безопасности. Хотел с ней поговорить. Но не как шепчутся с любимой, а как разговаривают с другом.
Андрей понял свои чувства. Он должен ее отблагодарить за то, что она подарила. За те минуту, за то время. Он почувствовал себя ответственным за нее.
Андрей убрал руку с надписи, поднял голову, взглянул на облака и пошел быстро с улицы. Надо было начинать работать.
Глава 15.
Москва
Белослав долго не решался, чтобы войти в комнату, где содержался под стражей Зуйков. Он переминался с ноги на ногу, пожимал плечами, потряхивал головой, пытаясь совладать с собой, мыслями, которые кружили в его голове. В конце он дал знак охране, чтобы дверь была открыта.
Солнцев не стал сажать своего родственника в тюрьму по нескольким причинам. Рассуждал он так. Тюрьмы были переполнены, и все камеры были забиты людьми. Появление там такой фигуры, как Владимир Зуйков было нежелательно. Мог подняться очередной бунт. Тем более ситуация требовала быстрой реакции власти Московии, и близость расположения Зуйкова была кстати.
Владимир сидел на кресле и писал что-то в книге карандашом. Он никоим образом не дал виду, что ему интересно, кто зашел в комнату.
- Почему ты пишешь карандашом, - начал неловко разговор Солнцев, стоя около двери.
- Потому что твой ненаглядный Новогородцев велел удалить из помещения все вещи, при помощи которых я могу покончить жизнь самоубийством. Он решил, что стержнем от ручки я смогу проколоть себе горло. Поэтому оглянись по сторонам – я превратился в аскета.
