Она подняла ногу и в ужасе уставилась на странную вещь, вцепившуюся в её большой палец.
— Ой, ой, ой! — завопил уже Малыш. — Подождите, я сейчас её раскрою… Простите, я этого не хотел…
— Ой, ой, ой! — продолжала вопить фрекен Бок, когда Малыш помог ей высвободить палец и к ней вернулся дар речи. — Почему у тебя мышеловка под кроватью?
Малышу было очень жаль мышеловки, и он сказал, запинаясь:
— Потому что… потому что… мы хотели поймать нежданную мышку.
— Но, конечно, не такую большую, — объяснил Карлсон. — Маленькую мышку с длинным хвостиком.
Фрекен Бок покосилась на Карлсона и застонала:
— Опять ты… Когда же ты уберёшься отсюда в конце концов?
И она снова погналась за ним с выбивалкой.
— Гей, гей! — закричал Карлсон.
Он вылетел в переднюю, а оттуда в большую комнату, а потом из неё в комнату Малыша, и снова началась погоня по всей квартире: в кухню и из кухни, в спальню и из спальни…
— Гей, гей! — кричал Карлсон.
— Ты у меня сейчас получишь «гей, гей»! — погрозила фрекен Бок, задыхаясь от быстрого бега.
Она замахнулась выбивалкой и прыгнула что было сил, но, забыв в азарте погони, что сдвинула всю мебель к дверям спальни, споткнулась о книжную полку, стукнулась обо что-то головой и с грохотом рухнула на пол.
— Всё! Теперь в Нурланде снова будет землетрясение, — сказал Карлсон.
Но Малыш в испуге кинулся к фрекен Бок.
— Ой, вы не расшиблись? — спросил он. — Бедная, бедная фрекен Бок…
— Помоги мне добраться до кровати… Будь добр… — прошептала фрекен Бок.
И Малыш это сделал, вернее, попытался сделать. Но фрекен Бок была такая грузная, а Малыш такой маленький, что у него ничего не вышло. Но тут к ним подлетел Карлсон.
— Один и не пытайся, — сказал он Малышу. — Я тоже хочу помочь её тащить. Ведь самый послушный в мире я, а вовсе не ты!
Карлсон и Малыш собрались с силами и в конце концов доволокли фрекен Бок до кровати.
— Бедная фрекен Бок! — вздохнул Малыш. — Как вы себя чувствуете? Вам больно?
Фрекен Бок ответила не сразу, словно собираясь с мыслями.
— Мне кажется, у меня во всём теле нет ни одной целой косточки, — сказала она наконец. — Но болеть, пожалуй, ничего не болит… Вот только, когда смеюсь…
