больше отдалился, если такое вообще возможно.
Я пыталась поговорить с Ридом о том, что произошло на мероприятии, в частности о Себастьяне, но он снова от меня закрылся.
Мне нужны ответы на мои вопросы.
Откуда Себастьян узнал о том кто я?
Я что, издаю какой-то сигнал?
Что я могу сделать для того, чтобы этого никогда не повторилось?
В глубине души я понимаю, что уже ничего не смогу сделать.
Так же как и не смогу ничего изменить.
Чего я действительно хочу, это чтобы Рид держал меня за руку и разговаривал со мной на своем ангельском языке, чтобы страх, который одолевает меня, не сломал меня окончательно.
Но Рид не хочет разговаривать со мной на любом языке, поэтому я должна притворяться, что со мной все в порядке.
Рассел не может быть ко мне еще внимательней, чем уже есть. Он находит причины, чтобы каждый день провожать меня до класса. Беспокоится всякий раз, когда уезжает из города на выездные игры. Должно быть, он договаривался с Фредди, потому что если его не было рядом, возле меня словно нянька был Фредди.
Знаю, я должна что-то сделать, чтобы они отстали от меня, потому что мои кошмары с каждым днем становились все сильнее.
Я пыталась объяснить Расселу, что ему опасно находиться рядом со мной, но он требует подробностей и информации, которую я не могу ему дать. Он решил помочь мне, даже если я знаю, что он не сможет этого сделать. Я заметила, что Рассел изучает меня, когда думает, что я его не замечаю. Это выглядит смешно, если учесть, что я каждый день узнаю о своем окружении все больше и больше. Все вокруг меня приобрело новую ясность — все стало четче. Очевидными становятся и другие различия, особенно в когнитивной сфере. Чтобы понять учителя мне не нужно слишком концентрироваться; чтобы все понять, я могу слушать в пол уха. Но не только это: также я могу дословно повторить ту информацию, которую спрашивали ранее. Сдача промежуточных экзаменов дается мне легко, или я занимаюсь чем-нибудь другим.
У меня стало слишком много времени, чтобы переживать о других своих проблемах.
Я часто прохаживаюсь по своей комнате, беспокоясь за то, что трачу свою энергию, поэтому мой разум не изводит меня представлением разных сценариев. Я делаю это, прежде чем осознаю, что я нахожусь в коридоре, стуча в дверь комнаты Булчки и Брауни.
— Что случилось, конфетка? — подойдя к двери, спрашивает Булочка.
— Это, — категорически говорю я.
— Мы идем в среду.
— Конфетка! Ты уверена? — взволнованно спрашивает она, не уточняя, что я имею в виду. Она поняла, что я говорю о воровстве — нашей версией борьбы с сообществом Дэльта.
— Да, уверена. Ты готова? — спрашиваю я Брауни, проходя в дверь.
— О, конфетка, мы обе готовы! — охотно отвечает за Брауни Булочка.
— Да! — усмехнулась Брауни, взяв Булочку за руку, и они стали кричать и прыгать, словно Банши на костре.
— Идея. У меня есть идея как мы можем закончить эту войну, — говорю я.
— Вы знаете, что у Дэльт в эти выходные костюмированная вечеринка?
— Да, мы решали, в чем пойти на эту вечеринку, — говорит Брауни.
— Я за. Оставь это мне, — говорю я.
Мы посвящаем себя планированию войны. Все то время, которое не учимся, мы подготавливаемся к среде. Я благодарно за любое занятие, которое помогает мне не думать о Риде.
Вечер среды наступает быстро, а мы уже готовы. Наши черные наряды, профессиональные во всех отношениях были отправлены Булочке. Она ведет нас к отправной точке, находящийся в одном квартале от дома Дэльт.
— Ладно, Булочка, мы встретимся в общаге Макентаер. Если нам придется разделиться, Брауни идет до Макентаер, а я до часовой башни в центральном холле, — говорю я еще раз проверяя план.
— Ты готова, Брауни? — спрашиваю я. Она больше похожа на международного убийцу, чем на второкурсницу колледжа.
— Пойдемте. Становится холодно, — говорит Брауни, вылезая из машины и беря сумку со всем необходимым.
Оставаясь в тени, мы бежим к Дэльта Хаусу. Мы спрятались за кустом вечно зеленого кустарника рядом с окном бильярдной
