– Сейчас, только разберусь с этими двумя, – он отбил удар одного пастора и ушёл от клинка другого, – хорошо их дядя натаскал.
И я не выдержала и, на ходу отрубая руку одного из своих противников, рванула к беловолосому пастору, одновременно метнув в него кинжал, чтобы привлечь внимание – я его привлекла.
Теперь блондин не отрывал от меня своих глаз, продолжая биться с Барб и Вельзом.
– Знаешь, в чём твоя проблема, пастор? – прошипела, уходя из-под чужого меча и отпинывая незнакомого противника тяжелой обувью.
– И в чём же? – холодно поинтересовался тот, ни разу не запыхавшись.
– В том, что мы все пытаемся вырваться отсюда, чтобы помочь твоей родной сестре, которая, возможно, в данный момент истекает кровью, проткнутая клинком твоих дружков – псов Централи, а ты, чертов служитель господень, не даешь нам этого сделать.
Габриэль отбил удар Вельза, даже не взглянув на того, и остановился. Затем так же молча разрубил очередную пулю Барб и вновь повернулся ко мне. Некоторое время просто смотрел, заставив застыть и остальных противников, следивших за реакцией пастора… Затем перевёл взгляд обратно на малышку, рука которой была уже полностью залита кровью. Вот только Барб плевать хотела на эту кровь. Она волком смотрела на блондина, готовая прикрыть спину Вельза в любой опасный момент. Затем пастор перевёл взгляд на самого Вельза, на теле которого было несколько неглубоких ран, не мешавших ему продолжать атаковать, не теряя скорости. Зеленоволосый, в свою очередь, прикрывал своим телом Барб, ограждая её от блондина. И, наконец, Габриэль перевёл взгляд на меня, стоявшую в метре от них, но готовую защитить двух своих родных людей любой ценой.
– Ты же слабая, – свел брови к переносице беловолосый пастор, – чем ты можешь им помочь?
Да, по сравнению с ним, я была букашкой с соломинкой. Но это не значило, что я отступлю и позволю ему навредить Вельзу и Барб.
Но вообще, меня начало напрягать, что среди законников меня ни во что не ставят. Когда-то я вынуждена была доказать Трою, что я не так никчёмна, как он думал. Потом я развлекалась с наёмниками, которые почему-то решили, что раз я такая маленькая по сравнению с ними, то меня можно взять на слабо. Потом заставляла поверить саму себя, что я выдержу все испытания, когда загоняла себя на четырнадцатичасовых тренировках в сутки…
Я больше не была слабой.
И не была дурой.
Смысл показывать, что я – опасный соперник, когда можно скрыть это до поры до времени?
– Такому, как ты, не понять, зачем я поднимаю своё оружие, – холодно ответила я, а затем резко спросила: – За что ты сражаешься, Габриэль?
Пастор ещё больше нахмурился, не глядя на то, как замирают вокруг нас остальные законники.
– Такой сильный боец, как ты, должен понимать, что именно он отстаивает.
Блондин продолжал смотреть на меня.
– Позволь пойти и помочь твоей сестре, – негромко сказала я, глядя ему в глаза.
В этот момент какой-то одуревший наёмник прорвался через остальных бойцов и полетел прямо на Габриэля, но остановился лишь у моих ног, разрубленный на две части.
Всё это произошло в абсолютной тишине.
– Я сам позабочусь о Лое, – сухо произнёс беловолосый пастор и, стряхнув кровь с длинного меча, развернулся и ушел в сторону центра управления.
На несколько секунд все законники замерли, провожая взглядом того, кто одним своим присутствием мог изменить ход сражения и кто теперь неспешно покидал поле боя, потеряв к нему всякий интерес.
Мужчины и женщины начали медленно переглядываться, не зная, как реагировать на это событие.
– Умница, Покахонтас, – тихо усмехнулся Трой, а затем одним резким ударом откинул от себя Джета, отчего тот отлетел и ударился спиной о трибуну.
Законники всё осторожнее начали поглядывать по сторонам, словно ожидая, что сейчас должен выйти Некто, кто скажет им, что делать дальше. Вот только это была суровая реальность, и выбор в ней они должны были сделать сами.
Получив несколько секунд на передышку, я смогла осмотреться и увидеть… поле трупов. Вокруг отряда демонов было целое поле трупов. Кажется, это заметили и наши противники…
Теперь на Троя и Аста смотрели совсем другими взглядами. Раньше это были злость, страх и непонимание. А теперь в глазах
