– Например?
– Не знаю. Обмозговать надо…
– Если удастся предупредить наших парней в бараках, может, чего и получится, – неожиданно предложил пограничник. – Человек десять, думаю, там наберется… Меня, кстати, Василием звать.
– Иван, – представился Ударник. – Это Рома, Костя, Виорел, Алекс…
– Меня зовут Олександр, – перебил его тот. – Через «О».
– А почему Олександр, кстати? – встрял в разговор Дед. – Ты разве с Украины?
– Из Белоруссии я, – неохотно сообщил тот. – Из Лельчиц, что в Гомельской области. А имя…
Поганый ненадолго замолчал, и Дед уж было подумал, что на этом сеанс откровений закончился, однако тот, помедлив, снова нарушил тишину:
– Так меня один человек называл, вот и прилипло.
– Девушка? – догадался Виорел.
– Девушка.
Алекс немного помолчал и продолжил:
– Мы в Ялте познакомились, давно, еще до всех этих событий. Я там в отпуске был. Гуляли по набережной, встретили уличного фотографа. Давайте, говорит, я открытку с вашим портретом напечатаю. Спросил, как зовут. А потом выдал карточку с подписью «Ольга и Олександр»… Так она меня и называла с той поры.
– И жили они долго и счастливо… – с иронией произнес Ромка.
– Да ни хрена. Нету больше той девушки. Только имя и осталось.
Сидеть в тесной клетке на голой земле было жутко неудобно, и потому Ударник прилег, прислонившись к решетке спиной.
– А кроме пограничников, тут кого содержат? – спросил он.
– Это лагерь для интернированных лиц, – отозвался Василий, – есть клондальцы, оказавшиеся к началу войны на территории Сургана. Какой-то торговец из Аламеи. Есть вроде бы даже местный священник, который в своих проповедях сурганское правительство ругал. А клетки эти – для вновь прибывших и особо провинившихся.
– Ты, значит, особо провинился? – повернулся к пограничнику Алекс.
– Ну да. Охраннику одному морду намял, – гордо сообщил тот.
– Две линии «колючки», – принялся перечислять вслух Костя, обводя взглядом окрестный пейзаж, – вооруженная охрана, вышки…
– На вышках пулеметы стоят, – на всякий случай уточнил Василий.
– Ну вот. По-моему, шансов уйти не много.
– Шансы всегда есть, если грамотно ими воспользоваться, – возразил Виорел и обернулся к бывшему пограничнику. – А скажи- ка, друг мой ситный, как в этом лагере организовано снабжение? Кто подвозит продукты, воду?
– Вода тут своя, – принялся рассказывать Василий, – вон там, за вторым бараком, колодец. Есть дорога, по которой вас сюда привели, но ею пользуются редко. Еще есть железнодорожная ветка, раз в день приезжает дрезина с вагончиком, привозит жратву и вывозит телогрейки – у нас тут швейное производство развернуто, чтобы арестанты не скучали. Заодно и дерьмо все забирает, что за день накопилось.
– А много дерьма-то?
– Да не очень, – протянул Василий. – Пищевые отходы разве что, так их, считай, и нет почти, потому что кормят впроголодь. Ну, трупы… Народ тут мрет быстро. Сегодня вон еще один клондалец помер, его в «холодную» отволокли, это погреб такой…
– Трупы, значит… – повторил Виорел и замолчал, о чем-то крепко задумавшись.
Как и предсказывал Василий, кормили тут плохо. Пожилой баландер с трудом подтащил к клетке дребезжащую тележку, на которой был установлен огромный металлический бидон с мятыми боками, и принялся разливать в алюминиевые плошки жидкую мутную похлебку. Похлебка пахла рыбой и больше всего напоминала сильно разбавленный водой клейстер. Есть эту гадость казалось невозможным, однако Ударник усилием воли все же заставил себя проглотить несколько ложек вонючей жижи: неизвестно, когда удастся перекусить в следующий раз. По сравнению с этим варевом даже продававшиеся на вокзале Гранца пожаренные в прогорклом масле пшеничные лепешки казались пищей богов. Спустя десяток минут баландер забрал пустую посуду и погремел своим бидоном дальше.
– Тут всегда отраву вместо еды выдают? – поинтересовался Алекс. – На такой диете сдохнуть можно.
– Всегда, – вздохнул Василий. – Сегодня еще ничего, а вот вчера вообще тухлое мясо привезли. Сожрешь – помрешь от заворота
