договорить, но у него плохо получалось. Охряного дыма над ним становилось все больше.
– Ч-черт! – Юноша с двустволкой закрыл лицо рукавом черного прорезиненного плаща.
– Слушай! – поспешно выкрикнул Степан, он понял, что юноша вот-вот сбежит. – Четыре-семь-три-один! Четыре-четыре- четыре-пять! – выпалил он заветные цифры, продолжая содрогаться от кашля и выплевывать потоки спор. – Передай! Четыре- семь-три-один, солдат! Запомнил? Четыре-четыре-четыре-пять!
Но паренька уже и след простыл.
Степан смотрел остановившимся взглядом в пасмурное небо. Белый диск солнца то проявлялся из-за туч, наливаясь золотом, то бледнел, стремясь слиться по цвету с беспокойной хмарью. Многомерный «цветок» продолжал эволюционировать, в изгибах его причудливых форм Степан видел свое прошлое и будущее, он заново переживал чувства, которые довелось испытать, покинув разоренную общину: жажду мести, обреченность, желание выполнить долг. Он видел знакомые и неизвестные доселе места, он видел себя – растерянного, готового сдаться – и пытался докричаться сквозь толщу непрерывно раскрывающихся «лепестков», чтобы напомнить о важном задании, которое предстоит выполнить в самом ближайшем будущем. Иногда ему удавалось это сделать, а иногда – нет. «Лепестки» обволакивали и душили, проталкивая его к хищной сердцевине «цветка», в которой пряталась воронка, ведущая в переполненное энергией небытие.
Однако это оказалось еще не все.
Была ночь, когда Степан снова открыл глаза. Светила луна, рокотал далекий гром, вкрадчиво шуршала трава.
Степан поднял руки, в призрачном свете они казались изделием тонкой работы из слоновой кости, а ногти – мощными стальными пластинами. Суставы работали без сучка и задоринки, словно не было изматывающей болезни и многочисленных травм, словно он переродился, подобно сказочному Иванушке-дурачку, искупавшемуся поочередно в котлах с холодной и горячей водой и с кипящим молоком.
Сколько времени прошло? Как долго он лежал без сознания?
Внезапно Степан ощутил чужое присутствие. В шорохе ночного ковыля почти невозможно было расслышать легкие шаги, но чувства, ставшие необычайно острыми, все же позволили Степану почуять приближение чужаков.
Он сел – плавно, без резких, нервных движений – и увидел вокруг себя множество бледно-зеленых огоньков. Его окружила волчья стая, в которой было не меньше сотни животных. Волки и не помышляли о нападении, они стояли и глядели на него, словно ожидая чего-то.
Степан снял со спины автомат, отсоединил магазин, заменил его новым.
– СМЕРПШ… – пробормотал он, а затем усмехнулся. Уголки покрытых костяными пластинами губ поднялись легко и безболезненно. – СМЕРПШ!
СМЕРПШ – означает «Смерть пришельцам!». Смерть пришлым захватчикам! Смерть незваным выродкам!
Он же превратился в живое ее воплощение, и вместо косы в его руках – автомат Калашникова. Он уже идет за ними; как и его отец, он не может позволить своему сердцу остановиться, пока эта война не закончится победой людей.
Степан встал, расправил полы пыльника, накинул капюшон, и волки, точно повинуясь команде, одновременно завыли. Протяжный, ввергающий в дрожь звук было слышно, наверное, даже на Луне.
Степан повернулся к подсвеченному багровым заревом горизонту. То, что в первые секунды он принял за далекий гром, было отголосками взрывов. В той стороне находилась коммуна «Светлый путь», и сейчас ее осаждала армия уродов – измененных пришлыми и утративших свою человеческую сущность нелюдей.
Он пошел к зареву, и волки расступились, выпуская его из кольца, а затем двинули следом, оставаясь на почтительном расстоянии.
Степан шагал все легче и стремительнее, перерожденное тело несло его на шум и запах битвы.
Нашим ребятам надо было чуть-чуть помочь. Он успеет прийти вовремя.
