слабая женщина, но…
– Это ты-то слабая? – едва слышно выговорил Грегори и закашлялся, словно заново учился дышать. – Встань с земли сейчас же!
– Знаете, Грегори Норвуд, – ответила я, утерев глаза рукавом, – после всего, что случилось этой ночью, холодная земля – самое меньшее из того, что может заставить меня волноваться! Это вы вставайте… Ну?
Он с трудом сел. Казалось, тело не слушается его как следует, но вскоре Грегори потянулся привычным движением и встряхнулся – в стороны полетел осенний мусор.
– Я словно одеревенел, – пробормотал он, – так бывает, когда спишь слишком долго… Триша!
– Что, сударь?
– Мне послышалось, или… Это правда? То, о чем ты сказала?
– А если нет, вы снова умрете? – ядовито поинтересовалась я. – Вставайте уж, не то и сами простынете…
– Нет, наверно, я все-таки умер, – проговорил Грегори, с трудом поднявшись на ноги и взглянув на розы.
Удивительно, но за то малое время, что мы провели под кустом шиповника, успели распуститься и две другие, а еще более удивительным оказалось то, что они были разными. Первая – темно-алая, как кровь, вторая – белая, а третья – густо-розовая.
– Помню, ты говорила, что прививала на один куст разные розы, но это ведь… с одной и той же?
– С одной, с одной, – заверила душа шиповника. – Но уж простите, что выросло, то выросло!
– Я и не думал… – Грегори вдруг улыбнулся. – Это вы простите, госпожа, болтаю чушь. Все же не каждый день умираешь…
– На дворе ночь, – напомнила я, – и если вы еще не лишились памяти вслед за разумом, Грегори Норвуд, то должны помнить мои слова – я не позволю вам умереть!
– Беллатриса, может быть, ты перестанешь называть меня полным именем? – спросил он.
– Только после вас. Мне нравится, как оно звучит.
– Мне тоже, – усмехнулся он. – Я имею в виду – твое.
Я не стала спорить, просто обняла его – живого, настоящего, прижалась крепче, вдыхая знакомый запах – мороза и осенних листьев, и…
– В Норвудском парке всегда будут цвести розы, – сказала я. – Полудикие и живучие, как шиповник.
– И прекрасные, как все ростки семейного древа Норвудов, – без тени иронии добавил Грегори и поцеловал меня. – Жаль только, я подкачал. Будем надеяться, отпрыски не унаследуют мою неповторимую внешность!
– Это даже пикантно, – улыбнулась я. – Что до вас… Грегори Норвуд, если уж меня угораздило полюбить чудовище, то неужто я променяю его на кого-то еще?
– Полюбить?.. – странным тоном переспросил он.
– А вы сомневаетесь? Вы же слышали… – Я осеклась, припомнив его слова. – Так это вы мне в любви признавались, что ли?
– Ну да, а ты подтвердила. Я сказал, что никого не любил по-настоящему, а ты закончила – «кроме Беллатрисы»…
– Вообще-то я отвечала на другие ваши слова – о том, что вас никто не любил!
Грегори взглянул на меня, а потом расхохотался, притиснув меня к себе так, что едва не задушил.
– Все-то у нас не как у людей, – сказал он, отсмеявшись.
– Неужели? – фыркнула я. – Идемте уж домой, сударь. Время позднее…
– Идем… Госпожа, – произнес он, подняв голову, – низкий мой поклон за вашу помощь…
– Идите уж, – усмехнулась душа шиповника. – За ваших малюток не беспокойтесь, я уж за ними прослежу. Будет дело на старости лет!
– Благодарю, – церемонно кивнул Грегори, дождался, пока раздвинутся ветви, и привычным уже движением подхватил меня на руки. Чернушка выскочила откуда-то и запрыгнула ему на плечо, но он только повернул голову, дав ей потереться мордочкой о свою щеку. – Домой, Триша, домой! Тебя надо отогревать, да и я, признаюсь, замерз… А слуги дрыхнут без задних ног!
– Вы будто и так не отогреете, – улыбнулась я.
В самом деле, казалось, будто с Грегори опадает ледяной панцирь, звеня и разбиваясь на мелкие осколки… «Я же попросила милости у короля Зимы, – вспомнила я. – Наверно… наверно, забрав фею, он своей властью заморозил ее заклятие, уничтожил, как стужа убивает живое… Но даже если Грегори пришлось умереть ненадолго – так ведь природа тоже умирает на зиму, чтобы очнуться весной! Но даже если не так, главное – Грегори жив, а остальное не имеет никакого значения…»
– А что делать с твоей племянницей? – спросил вдруг Грегори.
– Отправим домой, пусть Манфред сам с ней мучается, – ответила я. – Не могу ее винить: фея кому угодно заморочит голову! Не
