питалась. Вероятно, этим и объясняются ее выдающиеся размеры. — Тут отец улыбается. — Впрочем, я уверен, что насчет дворца ты немного преувеличила.
— Да нет же, нет! Оно целую улицу заплело! Это наверняка дело рук колдуна.
Отец хмурится сильнее.
— Послушай, по ночам темнота часто играет странные шутки со зрением, даже с таким острым, как у тебя. Подумай сама, зачем колдуну сажать это растение? Зачем тратить время и силы, если он и так занят девочками из Брайра? Это совершенно бессмысленно.
— Но я своими глазами все видела. Оно такое, как я говорю, честное слово.
— Милая, я нисколько не сомневаюсь в том, что ты веришь, будто видела именно это. Но я уверен, что ты ошибаешься.
Ну вот — отец не верит мне, своим глазам и ушам в городе!
— Но, папа, я…
— Все, все. Думай только о девочках, а причуды флоры и фауны Брайра пусть тебя не волнуют. Не забывай о своем долге.
Он похлопывает меня по плечу, улыбается — вроде бы грустновато, — и встает.
Я улыбаюсь в ответ, но внутри у меня все кипит. Я ничего не преувеличила. Еще несколько месяцев, и лоза пожрет дворец целиком.
Но отец касается моей щеки прохладной ладонью, и тревога развеивается без следа.
Разумеется, отец прав. Спасение девочек прежде всего. Отец всегда прав.
Я жду у фонтана. Сердце гложет тупая боль. Если бы отец знал, чем я тут занимаюсь, он бы ужасно рассердился. Но стоит мне учуять запах свежевыпеченного хлеба, запах Рена, как я тут же обо всем забываю.
Я оборачиваюсь и широко улыбаюсь. Рен улыбается в ответ и берет меня за руку. От прикосновения во мне просыпается приятное щекочущее чувство. От пальцев к скулам бежит жаркая волна. Что-то в Рене есть странно знакомое и в то же время такое чуждое.
— Пойдем, — говорит он. — Я тебе кое-что покажу.
Он ведет меня из переулка в переулок, и очень скоро я понимаю, куда мы направляемся.
Во дворец.
Когда становятся видны ворота, я, затаив дыхание, разглядываю причудливые завитки кованого узора. Прежде я не обращала на них внимания и думала только о том, как остаться незамеченной и увидеть сад за стеной. Но, даже покинутый, дворец прекрасен. Рен прижимает палец к губам и ведет меня к потайному ходу. Когда в стене открывается проход, я изображаю живейшее удивление, а потом специально медлю, словно не знаю дороги наизусть.
Розы и подстриженные кусты прекрасны, как всегда. Чудесны. Великолепны. Просто дух захватывает. Сотни разных слов всплывают у меня в памяти при одном их виде. Рен держится за огромными подстриженными кустами изгороди, так, чтобы нас не заметили стражники от караулки. Останавливается он в самом углу сада, где на траве меж розовых кустов и живых изгородей лежит одеяло. Рядом стоит корзина с вином, сыром и колбасками.
— Нравится? — спрашивает он с застенчивым, нерешительным видом. Я с удивлением замечаю, что щеки у него едва ли не краснее моих, и сама вспыхиваю.
Я вдыхаю разлитый в прохладном ночном воздухе запах роз. Как он прекрасен!
— Очень нравится, — говорю я.
Он садится и похлопывает по одеялу рядом с собой:
— Садись. Хочешь есть?
Я так нервничала перед встречей, что съела совсем немного рагу, что приготовил на ужин отец. Сыр и колбаски пахнут просто божественно. Я сажусь, поджав ноги под юбку, к хвосту, и слежу, чтобы плащ не распахнулся. Если распахнется… думать не хочу, что тогда будет.
Рен вручает мне ломоть сыра, а второй ломоть берет себе.
— Где ты жила прежде, чем приехала в Брайр? — спрашивает Рен.
Я давлюсь сыром. Как-то я не подготовилась к этому вопросу.
— Э-э… в лесу.
Я не могу сказать, что на самом деле жила в Брайре. Признаться в этом означает открыть слишком многое и вдобавок вызвать
