Коробов- экстрасенс, не я выдумал.В протоколе опыта черным по белому записали,во мудрецы. Кому теперь такой протокол покажешь?
Коробов не медик.Анатомию знает очень и очень приблизительно. Не практиковал.Демонстрация его возможностей проходила так:Коробов минут десять ходил вокруг больного,всматривался, близоруко щуря глаза, иногда подносил раскрытую ладонь к телу объекта наблюдения и замирал. Объект косился на Коробова с недоверием.
Что мне в Коробове понравилось- так это полное отсутствие театрализации зрелища.Он отчаянно смущался и не строил из себя мага и волшебника. Потом больного увели.Коробов принялся объяснять и был встречен врачами в штыки. У медиков накопился очень крупный счет к дилетантам от врачевания.После бурного обсуждения кто-то додумался дать Коробову анатомический атлас. И Коробов,водя по рисункам пальцами, довольно толково объяснил,что вот здесь, здесь и здесь его ладони стало очень больно, а вот здесь- горячо. Затем он увлекся,начал подробно рассказывать,что именно чувствовал.И при переводе на язык медицинских терминов получился вполне толковый диагноз. Как мне потом под большим секретом сознался один из бывших там медиков,заключение Коробова совпало с данными обследования больного в клинике.Только все равно эта история последствий не имела.
А какие, собственно, нужны последствия? Чтобы Коробова немедленно взяли в клинику на должность штатного диагноста?Или чтобы какой-нибудь солидный институт бросил все и занялся исключительно Коробовым?
Я сдал ключи и побрел домой.В пути меня согревала мысль о большой,толстой, пряной котлете, которую я бессовестным образом зажулил во время вчерашнего набега гостей.Гость нынче пошел дисциплинированный, со своими харчами приходит, особенно если экспромтом, зато и съедает все подчистую. Но я уже научен.
Я прошел тополиным парком и попал на оживленную привокзальную площадь. На остановке стоял мой троллейбус. Вдруг я услышал хрипловатый женский голос. Медовый, паточный такой голосок:
— Молодой человек, а молодой человек…
Я задержался.И пожалел об этом. Окликнула меня цыганка, которых почему-то именно в нашем городе летом толчется неимоверное количество. Теперь мне придется минут десять от нее избавляться. Впрочем, троллейбус уже ушел.
Цыганка почему-то молчала. Была она очень молода.Синевато-смуглое лицо ее с большими влажными глазами ничего не прибавляло к среднему типу ее соплеменниц. Заплетенные в две короткие косы упругие волосы были прикрыты алой с золотыми нитями косынкой. Обыкновенная цыганка, в зеленой кофте, в колоколе сборчатых желтых юбок,в растоптанных туфлях.Господи, ну почему они так ужасно одеваются? Цыганка, кажется, была смущена моим бесцеремонным осмотром.
— Ну что тебе,вольная дочь степей? Закурить? Рано еще. Монету водички напиться? Держи.А гадание отменяется, я про себя все знаю и на три метра в землю вижу. Что молчишь?
Она улыбнулась. И это примирило меня с ее диким нарядом.
— Эх ты,замученное дитя города.Все знаешь?Зачем живешь? Иди и застрелись.
И она отвернулась. Это что-то новое. Я спросил:
— Послушай, Клеопатра, зовут тебя как? Не молчи. Хочешь, я тебе рубль подарю?
— Рубль? Я тебе два подарю, отстань только. А зовут…Таней.
— Ну да. Ты посмотри на себя, какая ты Таня?
Она засмеялась.И несколько грубоватое лицо ее сразу стало привлекательным.
— Хорошо, хорошо. Не Таня. Да тебе что?
Я пожал плечами.И в самом деле: что мне цыганка? Сейчас мне гораздо нужней котлета.
— Да ничего. А вот и мой троллейбус. Держи рубль и гони два.
Она укоризненно покачала головой, свела брови, пристально поглядела на меня. Я повернулся, чтобы уйти и…не смог сдвинуться с места. Ноги будто влипли в асфальт. Цыганка смотрела на меня с интересом, сузив лиловые глаза. Я строго сказал:
— Кончай эти шуточки. Троллейбус уйдет.
Она бросила взгляд на новенький троллейбус.С проводов с грохотом сорвались штанги.
Из кабины вышел водитель,натянул рукавицы, тоскливо уставился на провода и ругнулся:
— Вот всегда на этом самом месте…
— Так…А что ты еще можешь?
Цыганка молча проводила взглядом шествующую через площадь женщину в белом комбинезоне на необъятной фигуре. Женщина споткнулась и упала.
— Я все понял. Больше не буду. Отпусти меня.
