а скорее, вгоняло в уныние.
Вот, оказывается, в чем дело: девушки, выяснятеся, хорошо знакомы. И ведь молчала же! С одной стороны – это снимало некоторые потенциальные проблемы, если ребенок Мисаки, действительно, окажется... ну... вы поняли, а с другой – добавляла новые.
– Привет, Изуми! – «Пантеры» трогательно взялись за ручки и «мурлыкнули» (поцеловали воздух) друг другу в ушки. – Я так рада тебя видеть! И как он... в эксплуатации? Радует?
– Функционирует нормально! – Фыркнула Изуми.
– Гхм... – Довольно громко прокашлялся Олег.
Ему очень не понравились вдохновлено-счастливая ушастая морда Рона и окаменевшие физиономии встречающих и – даже! – охраны.
– Я тебе потом расскажу, Ми! Видишь – он сердится!
– Сердится! – Расстроилась Мисаки. – Не сердись, аната (Олег похолодел)! Мы сейчас пойдем в ваш домик, там и поговорим. Позвольте проводить вас. Рон, к отцу?
– Да, – Чуть ли не простонал Рон, с блаженной улыбкой оторвавшись от созерцания представления. – Хотя ты себе даже не представляешь, как мне не хочется покидать ваше общество.
*** – Ты все так же смущаешься, будто... – Оценила Мисаки выражение его лица, когда откровенность разговоров в огромной гостиной гостевой усадьбы заставили Олега забормотать что-то про усталость, сонливость и желание поспать, тем более, что звук дождя по крыше так успокаивает и убаюкивает...
– Иди конечно, дорогой! – Разрешила Изуми. – А девочки потреплются о том, о сем...
Олега передернуло и он, торопливо и неуклюже попрощавшись, сбежал наверх, в спальню.
Попытался заснуть. Куда там. Его трясло! Снизу раздался – звукоизоляция таки не выдержала – взрыв женского хохота. Он поморщился. Нет, так нельзя!
«Давай, сознание, ты сейчас попылишь-поистеришь, и отдашь управление более разумной и хладнокровной моей части, а?»
Банальность на банальности: он увидел Принцессу и понял, что тогда, семь лет назад, ничего для него не прошло.
«Первые влюбленности, брат, они такие. Паршивые» – Умудрено поумствовала просыпающаяся часть-аналитик.
Как это чувство сейчас уживается с почти таким же – к Изуми – непонятно! Какой-то выверт мужской психики родом из времен патриархата. Как говорится: мужчина не осуждает беспорядочные половые связи женщин, если они происходят только и исключительно с его участием.
А она – к нему? Как? Ребенка его оставила... значит – тоже? Только вот не надо про трепетное отношение к материнству – получение соответствующего разрешения во многом зависит от главы клана. Тут уж скорее глава клана должен был отдать Мисаки строжайший приказ избавиться... (Олег сжал зубы). Если кто-то из противников клана пронюхает... Впрочем, иллюзий на этот счет питать не надо – разведки заинтересованных сторон наверняка в курсе, а, значит, глава клана смирился и готов, в случае информационной атаки или шантажа с этого направления, прикрыть и, следовательно, поступиться какими-то интересами клана, а это...
Ой-ей-ей... Тут обычным разговором с главой клана, как было у Окаджима, не отделаешься: перед ним положат шкатулку с бриллиантовым колечком и кусунгобу – выбирайте, Олег-сан!
Новый взрыв смеха снизу. Олег впервые пожалел, что у него не «эльфийские» уши.
Ну, вроде девочки сошлись нормально, подумал он. Проблем между ними не будет. Ну... не должно быть.
«Полигамия... что-то в этом есть, брат! Правда, как это будет на практике, и как к этому отнесутся дома...»
Уже засыпая, мозг отметил, что начинает искать способы легализации законного обладания ДВУМЯ прекрасными эльфийками... но пока ничего путного, кроме смены подданства – варианта совершенно неприемлемого – не находил.
Сквозь сон было отмечено, как к нему прижалось женское тело. Мышление, не успев отойти от вопросов, связанных с гаремом, лениво попыталось определить – Мисаки или Изуми? Однако, никаких поползновений и «предложений» от женского тела не последовало и он, каким-то инстинктивным движением заграбастав его, снова провалился в сон, так и не узнав, кто же юркнул к нему в постель.
*** Нет, в этот раз ненавистный «сценарист» не стал идти на поводу у разнузданной публики, и проснулся Олег, окруженный со всех сторон одной лишь Изуми. Вопреки ожиданиям и, чего уж греха таить, робким надеждам. Он даже слегка огорчился. И огорчился от того, что огорчился.
